КС2

1. Кольцо

Василий готовился сделать своей девушке предложение и даже придумал, как всё произойдет… И в конце концов всё прошло идеально, но перед ужином в милом и воистину душевном ресторане с японской кухней, и, само собой, перед поднесением подарка в виде кольца и трогательным предложением скрепить отношения, на которое она ответила «да, мой милый, конечно, я согласна»… Перед всем этим Василий пошел в ювелирный магазинчик, в отдел обручальных колец, и выбрал самое красивое из всех — золотое колечко с огромным бриллиантом в центре и двумя поменьше — слева и справа от великана. Обрамлял бриллианты замысловатый, словно дитя хаоса, узор. Вся эта композиция напоминала «инопланетные круги» на пшеничном поле и обладала какой-то неестественной привлекательностью. Словно намагниченное, кольцо притягивало взгляд Василия и мешало рассматривать другие кольца. Так оно решило свою судьбу.

Василий и Наталья поженились и были счастливы, но через несколько лет какая-то глупая мелкая ссора привела к тому, что Наташа попыталась дать пощечину супругу, но лишь нежно коснулась его шеи своей бархатной ладошкой.

Буквально за мгновение до удара, кольцо перекрутилось, и бездушный бриллиант-великан оказался со стороны ладони и разорвал на шее Василия кожу вместе с сонной артерией.

Скорая уже выехала, а Василий умирал у жены на руках; он был весь в крови, он лежал, прижимая руку к артерии, и старался не умереть, зная, что она его смерть не переживет. Наташа рыдала, прижимая руку к его окровавленной шее, и молила его держаться, не покидать её…

2. Роджер

Роджер очень любил свою девушку. Он работал полицейским и целыми днями кружил по мегаполису в патруле.

Сегодня, к концу своей смены он оказался на самой окраине подконтрольного участка и чувствовал, что не успевает на свидание с любимой. А вдобавок ко всему под конец рабочего дня на дорогах скопилось уж слишком много машин. И чтобы не опаздывать, до полицейской стоянки он решил проехать с включенной мигалкой. Так, конечно, нельзя, но никто не узнает — тем более напарник тоже куда-то спешил…

Только Роджер включил сирену, все машины словно полярно намагниченные начали уступать дорогу.

В это время мертвенно-бледный Ли — хозяин небольшого магазинчика — под дулом пистолета никак не мог трясущимися руками открыть кассу.

— Не тяни время, узкоглазый, — буквально рычал грабитель.

— Нет, что вы…

Китаец понимал, что перед ним псих, готовый на любые действия. Еще щелчок по клавиатуре, и звякнув мелочью, касса открылась. Внезапно послышался вой полицейской сирены, и вдалеке показались красно-синие перемигивания.

— Ах ты сука желтокожая… — взревел грабитель. — Копов вызвал!..

Не успел китаец что-нибудь сказать, как прогремел выстрел. Стрелявший сгреб из кассы банкноты, сунул пистолет в карман и выбежал из магазина.

3. Шёл дождь

Штор на окнах не было, и в еле различимых за стеной дождя силуэтах можно было угадать правильные черты здания и острые кромки деревьев. Больше не было ничего, и у меня появилось ощущение, будто я — на краю земли, а дальше — только спина гигантской черепахи, медленно плывущей во вселенском океане; дальше — только бездна.

Молния ударила в чей-то громоотвод уже далеко за деревьями — вспышки я не заметил, но уже секунду спустя в небе раскатисто громыхнуло. От скачка напряжения включился центр, и в приводе тихо зашелестел компакт-диск с Полом Окенфольдом. К смутному чувству немой восторженности, которое возникает у стоящего на краю обрыва, прибавился страх перед необратимостью прыжка с этого обрыва: будто дом вот-вот смоет в бездну стремительным потоком воды, до этого методично подмывавшим опоры.

Она вышла из душа, и я спросил:

— Тебе было бы страшно стоять на краю Земли?

— С тобой — нет, — ответила она и забралась ко мне в кресло.

Шёл дождь.

4. Красочное

Вроде бы так безмятежно и безопасно голубое насытилось синим, а потом и вовсе перекрасилось в черный цвет, как вдруг бац — пульсация в висках прекратилась, а справа, опаляя висок, вырвался сноп желтого. Синий обернулся зеленым, как цвет глаз, и отразился в зеркале, а красный — кап-кап-кап — капля за каплей окрасил раковину. Невесомость, как при свободном падении; пар дыхания видно, будто на морозе.

Уже было восстановившуюся пульсацию раз и на всегда остановила холодная, гладкая, но жесткая плоскость с черно-белой текстурой с вкраплениями красного. Красный был, кстати, настолько хаотически распределен, что любой дизайнер нашел бы, чему поучиться. Сознание погружалось глубже и глубже, постигая скрывавшиеся до этого истины, двигалось хоть и вперед, но с отрицательным деферентом и без права на всплытие.

— Оригинальный красочностью взгляд на самоубийство, — сказал Ключник. — Ты можешь войти.

5. Полина

Полина зашла в вагон. Она возвращалась с насыщенной деловой встречи, подробности которой заставили её нырнуть в океан собственных мыслей. И вынырнула она только тогда, когда почти напротив, прямо рядом с поручнем, присел приличного вида мужчина южного типа. Нельзя сказать, что он ей понравился, но было в нём что-то потусторонне-необычное и оттого привлекательное, и она принялась его незаметно, как штатный контрразведчик, разглядывать.

— Странный взгляд такой, — отметила про себя Полина.

И вправду, мужчина смотрел куда-то далеко за надпись «не прислоняться», словно там были не темнота тоннеля и мельтешение кабелей, а растянувшееся километра на два зелёное поле, шуршащее травой на ветру, клетчатые покрывала пикников и дети, запускающие в небеса розового воздушного змея. Может, он раз за разом составлял паззл житейской головоломки, сложившейся в итоге в неутешительную картину. Полина представила себе радость водворения последнего кусочка на место и грусть осознания причины всех недомолвок действий и последствий — когда на последнем кусочке цветного картона оказываются два слова: не люблю.

Из-за метания его зрачков его неподвижные губы, ноздри, лоб, тщательно выбритые скулы и подбородок казались совсем уж каменными.

— Наверное, с девушкой расстался, — решила для себя Полина и улыбнулась. Не так, как обычно улыбалась коллегам, и не так, как улыбалась заинтересовавшим её мужчинам, а искренне и кротко, с долькой вины за весь женский род в глазах. Но сидевшему у выхода мужчине улыбка будто сделала больнее — уголки его рта дёрнулись, он перевёл взгляд куда-то на пол, и с изменившегося угла Полина заметила блеск скопившейся на глазах влаги. Больше на мужчину она не смотрела.

А через некоторое время он взглянул на часы, звонко щёлкнув замочком, расстегнул стоявший до этого на полу портфель и соединил два показавшихся изнутри проводка.

После внезапного хлопка и необычной лопнувшей тишины в ушах последним, что сквозь кровавую пелену увидела ударной волной распростёртая на сидении Полина, был вырванный взрывом поручень, вонзившийся в соседа слева.

Увеличившись, по-осеннему грустный красно-жёлтый шар проглотил вагон.

6. Похожие

Воспользовавшись тем, что внутренняя дверь открывалась в его сторону, Сэм с размахом её захлопнул — как он думал, перед самым Сельминым лицом. Хлопки двух дверей слились в один, так как Сельма воспользовалась тем, что внешняя дверь открывалась в её сторону, в коридор. Они были одинаковые, что Сельма, что Сэм, разве что их недостатки и преимущества оттенялись полом.

Она ушла в моросящий лондонский день, а он, отдавшись во власть одного из законов Ньютона, рухнул на почему-то напомнивший о ней диван и начал бороться с мыслью «ты идиот», всё больше и больше в ней убеждаясь.

Дождь усиливался, она шла быстрее и быстрее. Она села в машину, отказывавшуюся сначала заводиться; проехала немного, но из-за обильного потока слёз и зарядившего ливня, беспомощно остановилась. Плакала.

Встав с дивана, активно жестикулируя, он ходил по комнате. Упрямый. Он будто пытался убедить невидимого собеседника в своей правоте, а в комнате что-то неумолимо напоминало о ней. Он понимал, что ему следует успокоиться, оценить произошедшее и решить, что делать. Залив было в заварной чайник кипяток, он выбежал в прихожую, одел ботинки, схватил куртку и отрыл первую дверь.

Вторую дверь в тот же момент открыла Сельма. Ведь эти двое — что Сэм, что Сельма — были одинаковые.

Но всё это случилось лишь на бумаге, в жизни всё было по-другому, не так, как написал автор.

7. Кто я

Неподалёку остановился зализанный крайслер, и из него вылез деловой такой менеджер. Топ-, не топ- — чёрт знает, но сразу видно, что из тех, которые крутятся-вертятся, что-то и кого-то организовывают, постоянно чего-то стараются успеть и, в общем, спят четыре часа в день. Да и закрыв глаза, продолжают видеть графики, пытаются разглядеть благосклонность в лицах совета директоров и просыпаются в холодном поту от слова «убытки».

У меня же всё было схвачено. Точка в более-менее людном месте на Невском, ментовская крыша, как теперь модно говорить, и буквально каждую минуту какой-нибудь топ- протопает мимо.

Вот и этот, отделившись от машины, влился в людской поток, достаточно редкий, чтобы я мог постоянно видеть его, а он — меня. Пиликнула сигнализация. Вот, покачивая дорогой барсеткой и прижимая к уху навороченный коммуникатор, он проходит мимо меня. Я протягиваю к нему макдональдсовский стаканчик из-под кофе. О боже, какое у него сейчас выражение лица…

Уже было довольно холодно, недавно небо разродилось первым снегом, но я отнюдь не мёрз — неопределённого цвета городской грязи, непонятного покроя одёжка неизвестно как сохраняла тепло, а отломанная спинка кресла, найденная на помойке недалеко отсюда, охраняла мой зад от холодного тротуара — она даже была мягкой. Однако, от меня не воняло — никто этого не любит и денег за этот излишний натурализм не даёт.

Но как он на меня посмотрел. А в глазах — словно вся его карьера промелькнула, все его счета в заграничных банках, все его дорогие игрушки, которые он купил для идентификации себя и борьбы со своим чувством неполноценности. Один взгляд, и я уже чётко слышу интонации его голоса, как если бы он со мной заговорил. И он бы заговорил, но он, конечно, пройдёт мимо. Он уже слишком заматерел, чтобы утверждаться, например, за мой счёт. Но в другой ситуации он бы сказал мне, кто я и кто он, и почему это так; и это было бы смешно.

Потому что он не знал, кто на самом деле я.

Менеджер скрылся из виду — зашёл в ресторанчик на деловую встречу, а довольный нищий побрёл к стоявшему в соседнем переулке галенвагену, где охранник-шофёр помог ему переодеться, оттереть грим и передал, что пока он развлекался, звонили из Кремля. Дважды.

8. Гадалка

— Вижу. Думал о спутнице жизни? Пытался понять, что же тебе надо? Вижу, вывел… правило "трёх эс", так? Симпатия, секс и статус. Не идеальная, конечно, формулировка, но ты сам говорил, ничто не идеально в нашем мире. Извини, нельзя сказать, что ты мудр, но… очень и очень умён, иначе как бы ты добился своего теперешнего положения. Но был бы мудрым, знал бы, что нельзя человека собирать из кирпичиков.

Тяжело в гордом одиночестве да на высших ступенях карьерной лестницы, так, человек нуждается в энергии секса, так, и наконец, хорошему очагу нужна красивая хранительница… ведь достаточно красавице войти в пустую комнату, как комната становится музеем одного экспоната, так.

Итак, три критерия, три кирпичика, плюс эта её манера общаться, это её забавное мировоззрение. И со временем ты даже осознаёшь, что любишь её, но…

Ты сразу допустил, что она не будет… самой умной и сложной. У тебя ведь достаточно работы и знакомых, чтобы утолять интеллектуальный голод в поисках решений и в беседах за бутылочкой хеннесси, соответственно.

Но человек — не вещь с определённым набором характеристик, и ещё человек любит поступать как захочется.

И теперь она спит с твоими собеседниками. Просто с самого начала всё было неправильно. И тебе будет больно: хоть ты и ошибся с выбором, но ведь успел её полюбить.

— Спасибо.

— Твой серебристый Крайслер? Будь внимателен за рулём, погода сейчас отвратительная.

— Спасибо.

9. Свобода

Свобода, приземленный полет по бесконечному шоссе. На спидометре расстояние длинною в жизни. Жизни тех людей, которые останутся позади, отстав, и которые стремительно пронесутся мимо по встречной. Фул троттл, пока урчит движок, но что останется у тебя за душой, когда утечёт последняя капля топлива?

Блестящее в лучах заходящего солнца забрало, конечно, скроет нежное и ранимое твоё, но также закроет от тебя то, что могло стать твоим. То, что теперь навсегда вне, что ты воспринимаешь лишь как размытые непонятные и неинтересные пятна слева и справа от дороги.

И теперь неизвестным мне рейсом ты покидаешь Землю.

Солнце давно миновало линию горизонта и уже успело налюбоваться собственным отражением в россыпи спутников, когда в небо, ревя двигателями, вырвался последний на сегодня пассажирский лайнер. Ещё некоторое время погипнотизировав место, где огромный космический корабль съёжился до маленькой беленькой запятой, я направился в сторону автоматической пешеходной дорожки.

— Дорогая, ты знаешь, Юзеф улетел. На Эм-01. Навсегда, — сказал я вслух.

— Да?.. Даже не позвонил, — ответил крошечный динамик в ухе. — Ужин, кстати, ещё чуть-чуть и готов.

По дороге домой я купил цветов.

— Солнышко, это тебе, — и сразу ответил на её немой вопрос. — Просто я в очередной раз понял, как же я всё-таки сильно тебя люблю…

---