КС2

Комната для допроса представляла собой небольшое помещение, примерно пять на четыре метров. Посередине стоял продолговатый стол, освещаемый специально подвешенной лампой, наподобие тех, что вешают над бильярдными столами. Свет от нее был слабым, поэтому в помещении царил полумрак. Слева от меня располагалось огромное, вделанное в стену зеркало. Наверное, любой дурак, бывавший в этой комнате, знал, для чего оно тут. По ту сторону наверняка сидели пару копов и внимательно следили за допросом, записывая все услышанное на бобинный магнитофон. Но меня это не сильно волновало. Я был невиновен, в чем бы меня ни подозревали, и находился там по какой-то дурацкой случайности. Волноваться было не о чем.

Дверь открылась, и в помещение вошли двое.

— Ну-с, — начал первый, усаживаясь за стол, — начнем?

Второй остался стоять у двери.

Я молча наблюдал, как человек, севший напротив меня, извлекал из принесенной с собой папки все новые и новые бумаги, раскладывая их перед собой в определенном порядке. На мгновение он застыл, затем поднял на меня взгляд и проронил:

— Ну, чего молчите? Начинайте.

— Что начинать? — слету спросил я, не совсем понимая, о чем речь.

— Ну, начните с того дня, когда вы с ним познакомились. Как это произошло, при каких обстоятельствах, что сказал он, что сказали вы. Понятно?

За считанные секунды в голове пронеслась вся моя жизнь. Я судорожно пытался выхватить из мелькавших образов хоть что-нибудь подходящее для данной ситуации, но ничего не нашел.

— С кем с ним?

Тут, человек, стоявший у двери, подошел к напарнику и что-то прошептал на ухо. После чего вернулся на место.

— Ага. Ясно. Тогда так… — следователь задумался. — Ладно.

С этими словами он сгреб все выложенные бумаги обратно в папку и небрежно запихал ее в портфель.

— Михаил Юрьевич, расскажите нам, пожалуйста, все, что вы помните о событиях последних двух недель.

— Это шутка, да? — я не скрывал своего удивления. — Где я? Кто вы? И главное: что происходит?

— Вопросы здесь задаем мы. Вы, смею заметить, не в том положении. Итак, — следователь скрестил пальцы обоих рук, — Третье марта, четверг. Вспоминайте.

Я потупил взгляд и уставился в пол. Созерцание линолеума не принесло результата, причины происходившего оставались для меня загадкой. Третье марта… не помню… постой, 2-го числа я ушел в отпуск… кажется…

— Громче, пожалуйста.

— Но я ничего не сказал, — я поднял глаза на следователя.

— От ваших мыслей уши закладывает, — пошутил коп. — Думайте вслух, нам тоже интересно.

— Ладно…

Человек, стоявший у двери, подошел к зеркалу и демонстративно поправил галстук. По ту сторону стекла включился магнитофон, закрутились бобины и чья-то рука нажала кнопку «Rec».

Тогда

Я пришел в себя оттого, что кто-то стучал в дверь. Было раннее утро, по-моему, четверг, точно не помню. Яркий солнечный свет пробивался сквозь плотные оранжевые шторы, окрашивая комнату в желтый цвет.

Я выпал из кровати, словно мешок с сахаром из перегруженного грузовика и ударился головой об пол. На секунду в глазах потемнело, и я услышал чей-то голос.

Показалось?

Может мне все это снится? Я лежу на диване в одежде, в которой вчера ходил на работу. Наверное, отключился, не успев раздеться. Когда спишь в одежде, кошмары — явление не редкое. Плюс алкоголь, которым я вчера изрядно заправился.

Было ли это на самом деле?

Свежий воздух, сквозивший по полу, вернул мне способность мыслить. Однако мыслей не было. В голове словно застрял кусок битого стекла, каждое движение глазами отдавало болью, не говоря уже о попытке встать на ноги. Я застыл в неподвижной позе и тупо уставился в потолок.

Оранжевая, ровная поверхность.

В дверь постучали…

Сейчас

— Если можно, говорите проще. Вы не в детском саду. Не надо красноречивых эпитетов, вроде «светило солнце и пели птицы». Говорите по делу, самое важное, — следователь откинулся на спинку стула.

— Я лишь пытаюсь восстановить полную картину событий. Вы ведь этого хотели? — огрызнулся я, одновременно удивляясь вспомненным подробностям.

— Вы меня поняли. Продолжайте.

Тогда

Я открыл дверь ровно настолько, насколько это позволяла цепочка, и обессилено прислонил голову к дверному наличнику. Из проема на меня смотрел молодой парень лет 26. От него несло дешевым одеколоном, и выглядел он как разорившийся брокер.

— Ну? — обронил я, ничуть не удивившись звуку собственного голоса.

Вонючий жид в потрепанном костюме, каких уже давно не шьют, с причудливым чемоданом в одной руке и футляром печатной машинки в другой. Типичный писака.

— Я по объявлению. Вы комнату сдаете? — сказал он, поправив очки. Круглые, в тонкой оправе. Отвратительные очки. Типичные еврейские очки. Как раз для его кучерявой головы.

— Я, — ответил я, откровенно равнодушным голосом, не до конца осознавая суть происходящего. В голове по-прежнему играла какая-то музыка, а мысли, казалось, преодолевали межгалактическое расстояние, прежде чем начать вырисовываться. Внезапно перед глазами поплыл туман и меня замутило.

— Что ж, может тогда я взгляну?

Тут я понял, что меня сейчас вырвет. Я сложусь пополам, ухвачусь за ремень его штанов, и, забившись в рвотных конвульсиях, выплесну порцию желчи ему на штаны. А затем, когда он попытается вырваться, в смущении оглядываясь по сторонам, я уложу вторую порцию на его начищенные туфли, заливая их по самые носки. Как тебе такое понравится?

— Заходи.

Я снял цепочку и осел на пол, оперевшись спиной о стену. Дверь открылась, и гость переступил через порог. Мне было все равно кем он был: писателем или грабителем, что шарят по квартирам в поисках таких как я, или парнем из комитета по выселению. Мне было до лампочки. Я лишь хотел отключиться, и больше никогда не приходить в себя.

— Ого! Ну и дыра! — воскликнул он, едва переступив порог. — И вы здесь живете? Да тут же жуткий свинарник!

Чемоданы упали на пол, покатив по полу какие-то бутылки. Раздался глухой треск и одна из них разбилась о батарею отопления.

— Восхитительно! — улыбка скользнула по его лицу, обнажив неправильный прикус, — То, что надо!

Чертов псих. Еще один лох, убежденный, что беспорядок на рабочем месте способствует вдохновению.

На секунду я отключился, а когда пришел в себя, гость все еще шарил по квартире. Он был на кухне (я слышал как он пил из-под крана), в соседней комнате, в ванне, в туалете. В туалете он задержался, после чего пошел осматривать балкон. Какая-то нездоровая, отталкивающая любого нормального человека радость исходила от этого идиота, когда он с блеском в глазах бегал из одной комнаты в другую.

Вернувшись с балкона, писака попытался убрать с окон шторы. Это была плохая идея. Луч света ударил мне прямо в лицо, выдавив из меня нечеловеческий стон.

— Извините, — опомнился он и тут же зашторил окна.

Какое-то время он стоял неподвижно и что-то обдумывал. Затем сел на свой скрипучий кожаный чемодан и подытожил:

— Беру.

Я свалился на бок и меня, наконец, вырвало.

Сейчас

— Что ж, очень занимательная история, — допрашивающие переглянулись, — Теперь, вы надеюсь, понимаете, кого мы имели в виду, когда говорили «расскажите о нем»?

— Кажется, — я задумался. В голове роилась целая куча догадок, относительно сути допроса, но ничего конкретного не приходило на ум. Причем тут мой квартиросъемщик? А главное, какого черта им надо от меня?

— Михаил Юрьевич, расскажите нам подробней о вашем соседе.

— Бартон, — проронил я, все еще о чем-то думая.

— Бартон?

— Да. Так он представился. Я догадывался, что это его не настоящее имя, но мне было все равно. Имя, псевдоним — какая разница? Он же писатель.

— Так это как в фильме! — вступил в разговор человек, стоявший у двери. Оставаясь в тени, он выглядел как темное пятно на сером фоне.

— В каком фильме? — спросил его коллега.

— Это ж оттуда фраза «В такой прекрасный день хочется положить свои яйца в корзинку для пикника и бегать с ней под палящим солнцем» — что-то в этом роде, точно не помню.

На его лице наверняка играла победоносная улыбка человека, угадавшего непростой вопрос в телевикторине. Сидевший за столом человек внимательно смотрел на своего коллегу.

— Бартон. Бартон Финк, — опомнился тот и сразу замолчал.

Следователь повернул голову в мою сторону и уже собирался что-то сказать, как человек у двери внезапно продолжил:

— Фильм про еврейского сценариста, жившего в антисанитарных условиях и писавшего какую-то тряхомуть для одного богатого продюсера. Хороший фильм.

Следователь посмотрел сначала в зеркало, потом уставился на коллегу:

— Может, заткнешься? Хватит энциклопедических знаний о Голливуде.

— Но это многое объясняет! Почему Бартон, почему писака, почему печатная машинка…

— Свали, а! — следователь выходил из себя, — Принеси лучше нам по чашке кофе.

Мне не совсем была понятна реакция следователя на слова своего коллеги. Тот практически нашел ответы на многие вопросы. Это могли быть две вещи. Первая — следователь настолько туп, что не видит очевидного. И второе — они все знают и хотят послушать мою версию случившегося. Но что случилось? Для меня это оставалось загадкой.

Дверь открылась, и из проема полился яркий свет, на секунду заливая всю комнату своим мягким свечением. Человек №2 поспешно скрылся в проеме, прихлопнув за собой дверь. В комнате опять сгустился мрак.

— Что… что это было?

— Ничего. Дневной свет, — протараторил следователь, покосившись на зеркало. — Вы привыкли к темноте, поэтому дневной свет кажется вам таким ярким.

— Я не говорил…

— Не важно, проехали. Вернемся к делу, — следователь сменил позу. — Итак, вашего соседа звали Бартон?

— Да…

Тогда

Первым делом, студент актерской школы (отделение сценаристов — так он мне сказал), решил обустроить свою новую комнату, что называется с нуля. Наклеить новые бледно-зеленые обои (странный выбор), заменить кровать обычным матрацем и никакой мебели. За исключением небольшого столика, на котором возвышалась его печатная машинка и, естественно, стула. Я был не против всех этих перемен, поскольку Бартон обещал заплатить хорошие деньги, лишь бы ему не мешали. Писака получил полную свободу.

К вечеру того дня я уже стоял на ногах и чувствовал себя более менее сносно. Альказельцер вернул меня к жизни, чему я был, несомненно, рад.

Было около восьми вечера. Я сидел на кухне и листал вчерашний номер газеты, попивая горячий капуччино и наслаждаясь разливающимся по всему телу теплом. По радио шел час классической музыки, изредка прерываясь на рекламу, и я чувствовал себя умиротворенно. Во всей квартире было темно, за исключением кухни, свет из которой освещал часть зала, выхватывая из темноты край дивана и столик с телевизором. Своего нового соседа я не слышал, хотя он однозначно был у себя в комнате. Из под его двери пробивался слабый свет, и время от времени по нему пробегала тень расхаживающего по комнате человека. В этот вечер я его не увидел.

Сейчас

Дверь открылась, и в помещение вошел следователь №2, держа в руках две чашки кофе. На этот раз никакого свечения не было. Однако и ничего другого тоже не было. Пусто. Тьма. Захлопнув дверь ногой, человек подошел к столу и, поставив кофе на стол, вернулся к двери.

— Угощайтесь, — сказал первый, беря свою чашку, — Здесь, на неб… кх..кх..ах — следователь наигранно закашлялся, — варят чертовски вкусный кофе!

Осознавая, что ляпнул лишнего, он с глупой улыбкой оглянулся по сторонам. №2 нервно топтался у двери, а по ту сторону зеркала, как никогда, ощущалось чье-то присутствие. Однако я не подал вида, что что-то услышал. Глотнув кофе, я продолжил.

Тогда

В течение первой недели я видел Бартона пару раз. Мы даже как-то вместе ужинали. А потом он с головой ушел в работу и я его почти не видел.

Сейчас

— Михаил Юрьевич, в вашем голосе я не слышу заинтересованности. Относитесь к делу посерьезней. От этого, можно сказать, зависит ваша судьба. Поподробней, пожалуйста.

— Где я?

Следователи переглянулись.

— Скоро узнаете, — ответил №1.

— Зачем я здесь?

— Так уж вышло, — ответил №2, — пейте кофе, успокаивает. Продолжайте.

Мое настроение окончательно упало. Непонятного происхождения злость овладевала мной с каждой минутой. Мне хотелось покончить с этим кошмаром как можно скорее.

Тогда

Бог знает, чем он там целыми днями занимался, этот псих. Через тонкие стены и неплотно прикрытую дверь время от времени были слышны странные звуки. Поначалу я слышал, как он клацает пальцами по клавишам печатной машинки, которую принес собой. Какая-то старая, дрянная машинка. Но, судя по всему, вдохновение, если оно у него и было, время от времени покидало моего нового соседа. Вслед за громким стуком клавиш наступала тишина, сопровождаемая лишь едва слышимым стоном отчаяния. Шли дни, а он все продолжал писать. И все чаще заводился от отчаяния. Если по началу это был лишь тихий стон, то к середине второй недели он в открытую выл. Толи на себя, толи на луну, толи на свою писанину. Не знаю, я не хотел его тревожить. Я лишь сидел на кухне и слушал.

К концу второй недели непрерывной работы он окончательно вышел из себя. Дикий смех и последовавший за ним стук чего-то тяжелого об пол поставили точку в его двухнедельной работе. Он разбил свою машинку. Поднял ее над головой и со всей дури опустил на пол. Отчетливо были слышны вопли радости, исходившие из его безумного рта. Затем все стихло. Я бесшумно подошел и осторожно приложил к двери ухо. Внезапно дверь распахнулась, и на пороге показался он. По пояс голый, в одних трусах, с клочьями волос в руках.

Сейчас

— Что было потом? — спросил следователь, отодвигая пустую чашку из-под кофе.

— Не помню, — я задумался.

И в правду, а что было дальше? Как я не старался в голову ничего не приходило, кроме…

— А что вы помните?

— Помню запах.

— Запах?

— Да. Когда он открыл дверь в нос мне ударила такая вонь…

— Какая вонь? — спросил №2.

— Не знаю… В комнате этого психа стоял сырой, нездоровый запах, запах чего-то затхлого и сырого, словно в подвале. Воняло так, что только он да крысы, жившие в его рваном матраце, ничего не чувствовали. Обои бледно-зеленого цвета, небрежно наклеенные по всей комнате, мрачно бликовали при любом освещении, а местами они просто отсутствовали… , — я поморщился от неприятных воспоминаний, — больше я ничего не помню.

— Что ж, этого достаточно, — следователь встал из-за стола, — нам все ясно.

— Что ясно? — я ничего не понимал, — Мне вот ни хрена не ясно! Где я? Что за той дверью?

Я встал со стула и уже собирался направиться к выходу, как следователь перегородил мне дорогу.

— Не так быстро. Еще не все…

— К хренам вас!

Я рванул, что было сил, сбив с ног существо в твидовом пиджаке. Только сейчас, оказавшись с ним лицом к лицу, я заметил, что он говорил, не открывая рта. Все мои чувства, эмоции, кровь в жилах, мысли — все смешалось в кучу. Паника нахлынула на меня, как морская волна, накрывая с головой. Бежать… бежать… бежать…

Впечатав №2 в стену, я распахнул дверь и вскочил в проем. Ярчайший свет ударил мне в лицо, просвечивая меня насквозь и обдавая невероятным теплом. Я закричал. Закричал от боли…

Здесь

— Доктор, он приходит в себя!

— Господи!

— Скорее, кислородную маску. Он не должен проснуться во время операции.

— Углубляйте наркоз… усиливайте аналгезию!

Там

Два существа в твидовых пиджаках сидели на полу и тяжело дышали. №2 поправлял свалившиеся на лоб волосы.

— Твою мать.

— Да уж, облажались. Какого черта ты его не задержал? — недоумевал №1

— Сам хорош.

— Нельзя отпускать их раньше времени, ты же знаешь. Каких-то пол часа и тех не продержали!

— Мда…

Оба посмотрели на зеркало. По ту сторону работал магнитофон, крутились бобины. Чья-то рука протянулась и нажала кнопку «Stop». Запись прекратилась.

Здесь

— Доктор, мы его теряем! Пульса нет.

— Дефибриллятор. Быстро! Вводите ледокаин. Разряд в 250.

— Руки! Разряд!… Ничего.

— Давай на 300.

— Руки! Разряд!… Ничего.

Последовала небольшая пауза.

— Все. Кто-нибудь скажите его родственникам.

— У него никого нет.

— Тогда все. Заканчивайте без меня.

— Доктор, что делать с этим? — медсестра держала в руке маленький черный предмет.

— Что это?

— Достали из раны в голове.

— Положите в пакетик, возможно детективам это пригодится.

С этими словами доктор снял окровавленные перчатки и скрылся за дверью. Сестра обмыла предмет горячей водой и завернула в целлофановый пакетик. Еще несколько дней кнопка от печатной машинки пролежит в операционной, прежде чем ее заберет детектив. Кнопка от старой, дрянной печатной машинки.

---