КС2

Холод назойливо обнимал со всех сторон всё сильнее и сильнее, а я всё шёл и шёл, стараясь не ёжится назло упрямому ветру. Стараясь спрятаться от него, словно он мог бы заметить мою слабость. Я был уже изрядно пьян, но не хотел признаваться в этом даже самому себе. Грязно и мерзко, и уже довольно поздно — но осталось недолго — вниз во двор, поворот направо, через пустырь, который уже давно превратили в свалку (шлёп-шлёп по компосту), ещё оставить позади два чужих подъезда, второй этаж по тёмной лестнице (опять лампочку вывернули, сволочи!), первая дверь — вот я и дома. Долго ворочаю ключом в замке и вдруг понимаю, что дверь открыта — не к добру. Осторожно (насколько позволяет моё состояние нестояния) толкаю её и вхожу. Свет в кухне. Чьё-то шевеление. В прихожей табуретка — беру её за ножки и выставляю перед собой — сразу и щит и меч. Сгодится.

Слышатся мелкие шажки. В тусклом свете заляпанного мухами бра предо мной предстаёт… Она.

Медленно опускаю своё импровизированное оружие. После такого переживания человеку полагается и протрезветь, но, кажется, на меня это правило не распространяется.

— Маринка?! Ты что здесь делаешь?..

Ну и глупая у меня, должно быть, рожа…

— Соскучилась… — пожимает она хрупкими плечами.

У неё на плеча пуховый платок, тот самый, что я подарил ей на восьмое марта. Помню, ещё тогда наврал, что это принадлежало ещё моей пра-пра… и надо же, не износился! Маринка была очень рада, хотя купил я этот платок у бомжихи возле метро, как сейчас помню, за двадцать деревянных.

— А ты как?…

— Как я сюда попала? — она неловко хихикнула. — Ты же сам оставил мне ключ… Помнишь?

— Да, верно…

Тяжело опускаюсь на тот же самый табурет. Он скрипит подо мной. Да, правда, ключ-то я у неё так и не забрал. Зачем?… В голове начинает что-то проясняться… Проклятая водка!

— Ты что, пьяный? — словно читая мои мысли, она приближается ко мне, берёт меня за подбородок двумя пальцами и пытливо смотрит мне в лицо. Я вспоминаю, что вот точно так же она смотрела, когда мне в драке раскровянили физиономию. И тогда её пальцы были такими же холодными. У неё всегда холодные пальцы… И ласковые. Нет! Не вспоминать! Нельзя! Я начинаю сердиться.

— Ну и пьяный… Ну и какого чёрта! Чего ты припёрлась? Чего тебе опять нужно? Поиздеваться?!

— Не кричи, — говорит она, и её тихий голос, как всегда, вмиг обретает надо мной необъяснимую власть. — Я пришла потому, что мне не хватало тебя… Потому, что…

Тут, видно, запас её слов иссякает и по лицу начинают катиться слёзы. Ну вот, только этого мне ещё и не хватало!

Я неловко поднимаюсь и неуклюже пытаюсь обнять её. Я и в самом деле очень пьян, и у меня плохо получается.

— Ну, Маринка… Ну не надо, прошу тебя… Ты здесь — это хорошо… Правда хорошо! Я и не ожидал, если честно. Это дело надо спрыснуть.

— А ты ещё не «наспрыскивался»? — спрашивает она, и тон её голоса холодеет, точно как и её пальцы, только вот ласковым не становится.

— Ну что ты! — я бодро встряхиваю головой и делаю грудь колесом. — Я трезв как огурчик!

Я и в самом деле чувствую себя гораздо яснее, чем пять минут назад. Маринка — здесь? Вернулась? От такого не то, что протрезветь — ожить можно…

— Так я сбегаю?

— Давай пойдём вместе… — шепчет она и прижимается ко мне. Чувствую, что ей очень не хочется меня отпускать.

Я легонько отстраняю её от себя и начинаю говорить, стараясь глядеть ей прямо в глаза:

— Ну Марин… Ну что ты такое говоришь? Ты пока оденешься… Да я один быстрее смотаюсь, тут же ларёк рядом совсем…

— Ну ладно… — нехотя соглашается она, и отпускает меня из своих объятий.

— Я мигом! — кричу я и выбегаю за дверь. Вниз по лестнице — тр-р-р-р — как дробь из-под ботинок! Скорее! До ларька и обратно! Пивка, что ли? Нет, лучше вина — денег у меня хватит, а Маринка его так любит… Да и на закусочку что-нибудь…

Я стрелой мчусь со двора, выбегаю на дорогу…

Откуда?!

Никогда ещё здесь в такой час не было машин — глушь непролазная… Но две фары, словно два выпученных глаза, мчатся на меня, и я мигом прирастаю к месту, парализованный противным липким страхом. Страх — мой освободитель, он успевает убить меня раньше, чем безжалостное железное чудовище перемелет меня в котлету, только где-то в глубине сжавшегося до размера горошины мозга успевает промелькнуть мысль: «Вот и всё…». Свет в глазах меркнет.

Холод назойливо обнимал со всех сторон всё сильнее и сильнее, а я всё шёл и шёл, стараясь не ёжится назло упрямому ветру, Стараясь спрятаться от него, словно он мог бы заметить мою слабость. Силы небесные, ну и надрался же я… А вроде не так-то много и выпили. Старею, старею…

Так, во двор, направо, через пустырь (так быстрее, чем в обход), а вот и мой дом, а вот и мой подъезд, и моя квартира. Дошёл-таки…

Ковыряюсь ключом в замке, понимаю — открыто. Так… Это ещё что за чертовщина? Аккуратненько так вхожу, беру табуретку (она и по кумполу треснуть сойдёт, и прикрыться, ежели что), вижу — на кухне свет горит, а из кухни выходит…

— Маринка?! Ты что здесь делаешь?..

— Я пришла потому, что нам надо поговорить.

Хм… Это уже интересно.

К слову сказать, единственное, чего мне действительно хочется сейчас — это наброситься на неё, облапать, затискать, прижать к себе как можно крепче и уже никогда не отпускать. Но я благоразумно сдерживаюсь — Маринка настроена решительно, а не хватало ещё, чтобы она мне всю морду исцарапала своими ногтищами.

— Ну и что же ты хотела сказать? — спрашиваю я и присаживаюсь на тот же самый табурет.

— Ты меня измучил! — кричит она мне в лицо. — Да, измучил! Зачем ты оставил мне ключ? Ты надеялся, что я вернусь? Ну так я вернулась — и только затем, чтобы сказать тебе, как я тебя ненавижу! Ты испоганил всю мою жизнь! Ты взял от меня всё — мою красоту, мою ласку и мою любовь — но любил ли ты сам меня хоть когда-нибудь?!

— Конечно, Мариночка…

— Неправда! — взвизгивает она, брызгая на меня слюной. — Врёшь! Те, кто любят, не поступают так, как ты со мной! Что ты творил, а? Как ты издевался! Да что я говорю! Ты и сам всё знаешь…

— Мариночка… — начинаю я, и мне становится резко стыдно за себя самого. Наплевать! Сейчас главное — удержать её, не дать уйти снова, ведь она вернулась — неважно, зачем! — а остальное приложится… — Ты дура, честное слово. Я же всегда тебя любил, разве ты не помнишь… Ну прости меня!

Я бухаюсь на колени — это само по себе унизительно, но сейчас мне наплевать.

— Ну прости меня, тварь такую! Ну да, я знаю, что виноват перед тобой, я готов признать всё, что ты захочешь, только не уходи больше…

Язык у меня заплетается, я не могу больше вытолкнуть из себя ни слова. И вот я стою перед ней на коленях, а она возвышается надо мной, подобно ледяной статуе. У неё на плечах пуховой платок, который я подарил ей давно ещё. На восьмое марта. Он, правда, дешёвый, но я ей наплёл что-то, а главное, ей нравилось. Я помню, как она щекотала кончиком этого платка мой нос и смеялась…

— Не собираюсь я тебя прощать. — холодный приговор. — Я пришла только затем, чтобы попрощаться с тобой. Я выхожу замуж.

— Как?!

Я, кажется, сейчас и вовсе потеряю дар речи.

— Да, и завтра мы с моим женихом улетаем в Швейцарию. А ты можешь оставаться здесь и догнивать в обществе своих бутылок — пустых и полных!

Я медленно встаю.

— Тогда, — говорю я, с трудом ворочая языком, — катись на все четыре стороны. А я пошёл отсюда.

И я, полный злобы и боли, вылетаю за дверь.

— Ты куда?! — кричит Маринка мне вслед.

— Тебе какое дело? — огрызаюсь я, но потом всё-таки снисхожу: — За пивом! И чтоб, когда я вернусь, духу твоего здесь не было!

Тяжело, грузно спускаюсь по лестнице, выхожу на улицу — холодный ветер трезвит, а вот этого-то мне как раз и не надо. Ну, ничего, ларёк близко. Денег у меня достаточно, а пиво — оно всё лечит. Перехожу дорогу. Вдруг — визг тормозов и две огненные фары мне в лицо. Мне бежать бы — а я словно примерзаю к месту — сразу и накрепко. И теряю сознание, только успеваю подумать: «Неужели конец?». Меркнет свет.

Холод назойливо обнимал со всех сторон всё сильнее и сильнее, а я всё шёл и шёл, стараясь не ёжится назло упрямому ветру, Стараясь спрятаться от него, словно он мог бы заметить мою слабость. Сейчас во двор, потом направо, потом через пустырь, а там и того меньше — вот я и перед дверью своей квартиры. Мне почему-то кажется, что всё это уже было — и холод, и ветер, и эта дорога… Ну конечно, было! Сколько лет уже так хожу! Пить надо меньше… А я пьян. Очень пьян.

Сую ключ в скважину и тут каким-то чутьём понимаю, что дверь открыта. Осторожно открываю, заглядываю… На кухне горит свет. Но в квартире на первый взгляд ничего не перевёрнуто, значит, не грабители. Интересно, кто? Поосторожничать всё же не помешает. Беру табуретку и прикрываюсь ею. И тут из кухни выходит мелкими шажками…

— Маринка?! Ты что здесь делаешь?

— Я пришла потому, что хотела видеть тебя…

Видеть меня? Это даже забавно…

— Видеть меня? — повторяю я свою мысль. — А как ты говорила, что больше никогда не хочешь меня видеть, ты уже забыла?

— Мало ли что я говорила… — она грустно пожимает плечами, на которых тот самый пуховый платок, который я подарил ей к восьмому марта. Самое интересное, что я умудрился выдать эту дешёвку за семейную реликвию, и Маринка, хотя и догадывалась, наверное, что я вру, но была довольна.

— Да ты хоть помнишь, что ты говорила? Какими словами меня величала? Что я тряпка, а не мужик, что у меня руки растут не из того места, что я пьяница…

— Да ты и сейчас пьян. — Досадливо вздохнула Марина. — Как с тобой говорить…

— Со мной и не надо говорить! — я сорвался на крик. — Всё что ты хотела, ты уже сказала!

Она растерянно молчала передо мной. Чёрт возьми, какая же она красавица… И даже в этом копеечном платке… Есть ли хоть что-нибудь, что ей не идёт?

— Если смотреть правде в глаза, то ты тоже далеко не подарочек, — хмыкнула она.

— Ну и пошла ты! — я не на шутку взъерепенился.

— Но постой, я хотела… — она потянулась ко мне.

Я понял, что если сейчас же не сдержу характер, она так и будет до конца жизни считать меня тряпкой. Сдержаться было невозможно. Оставался только один выход — уйти.

И я ломанулся за дверь.

— Постой! Ты куда?! — догнал меня её голос.

— На Кудыкину гору! — рявкнул я в ответ.

Быстрее, быстрее, быстрее — ступеньки слились в одно грязно-серое месиво, дверь, двор, улица! Ох, как тошно… Да пошло оно всё к чёрту! Тут до ларька совсем недалеко — а там уж знакомая продавщица толкнёт мне дешёвую палёную водку из-под полы. Бегом, бегом, от всего этого, от этой жизни, от боли, от мерзости, от Маринки!..

Посреди дороги, когда я уже выдохся и бежал помедленней, две ядовито-жёлтые фары ослепили мне глаза. Я похолодел и понял, что не могу сдвинуться с места. Наверное, это от страха. Ну и пусть…

Мир уплыл из под ног раньше, чем новенький сверкающий бампер врезался мне в живот. То, что он врежется, я не сомневался — слишком поздно, чтобы затормозить. А и правда, не жалко. Плевать… На последок в угасающем сознании мелькнула мысль: «Ну вот и всё теперь…». Наступила темнота.

Картинка на экране монитора свернулась и обиженно погасла. Кулак треснул по клавиатуре.

— Надоело! Третий раз одно и то же! Не могу больше.

— Ну ты подожди. Ты всё опробовал?

— Всё! Все опции диалога! А толку? Он всё равно выходит из дома и тут его сбивает машина. Сейчас вот выну диск и сломаю его к чёртовой матери…

— Не бесись. Ясно, этот квест так просто не расщёлкаешь, но должен же быть выход…Тут, судя по всему, какое-то хитрое решение…

— А я знаю, какое?!!

— Погоди. Я покопаюсь у себя в журналах — кажется, у меня где-то был солюшн…

— Да не мучайся ты… Ну их, эти квесты… Всю голову сломаешь, пока сообразишь, что тут делать. Я лучше в 3D-Action буду играть — там всё просто и ясно…