КС2

Посвящается ...

Солнце клонилось к вечеру.

Его золотистый свет мягко просачивался сквозь одинокую хмурую тучку и расстилался по приветливо колыхавшейся траве, пригнутой сердитым ветром. В воздухе разливался тот неуловимый запах лета, когда все проблемы отступают на второй план; и остаются лишь неширокая мутноватая речка, усыпанный цветами речной обрыв да бескрайняя бугристость поля. Общее впечатление уюта и безбрежности портили лишь одиноко и угрюмо торчащие столбы линии электропередач. Город был где-то далеко, за пределами горизонта и вне пределов сознания.

Я сидел на самой вершине склона, впившись налитым усталостью телом в ломкие стебли и назойливых муравьёв.

Природа умиротворяла. Было хорошо и спокойно, хотя вроде бы где-то там внутри меня жгла насквозь боль. Острые спазмы кровоточащей души. Она металась и стенала, распирала меня изнутри, но начинающийся закат каким-то неуловимым образом сумел остановить тупую и слепую злость, оставив лишь лёгкий налёт грусти.

Солнце, сверкающее и пылающее, словно запущенный в небо уголёк, плавно прожигало себе дорогу сквозь сиреневые космы скрутившегося воронкой облака. Откуда-то из-за спины гнало долгожданный грозовой фронт, который должен был принести столь желаемый дождь.

«Она подарила мне крылья, осталось научиться летать»

Не то, чтобы она действительно мне их дарила. Крылья появились сами собой, просто от того, что она существует в этом мире. В этом, но, видимо, не в моём.

Звонок по телефону, непринуждённый разговор и объяснение в конце, произнесённое словно с сочувствием. И вот я здесь, опустошённый, потерянный и вообще никакой. С дырой в сердце размером с Гибралтарский пролив.

Я не могу понять эту жизнь, я не понимаю людей. Я ненавидел бы их, но в груди осталась лишь звенящая пустота. Никого ненавидеть просто не хотелось, как не хотелось раз за разом яростно биться об стену, крушить и ломать. Потому что я устал. От жизни, от людей, от всего. Я — тень самого себя, и только делаю вид, что это не так.

И этот звонок. Её «Я не хочу давать тебе надежду». Наверное, это самая гениальная фраза, которую я когда-либо слышал. Моё небрежно и с лёгкой улыбкой произнесённое «Ладно». Я заставил себя сказать это искренне, так, словно всё в порядке; хотя в голове звенело и мысли хаотично крутились, сталкиваясь и рассыпаясь. Я не знаю, как мне это далось, потому что думать я уже не мог. Но она этого заслужила. Заслужила знание того, что я смогу перенести это легко. Самым грустным было то, что именно в этот момент я осознал наконец, что она та самая. В её голосе не было ни злорадства, ни торжества, ни недовольства; лишь понимание. Словно мы знали друг друга тысячу лет. Или мне просто хотелось так думать…

Солнце, устав бороться, нырнуло в облако и словно растаяло в нём, растворившись в слабое, но режущее глаз свечение. Грозовой фронт как-то неожиданно рассосался и вообще прошёл стороной. Вдалеке, в небе, рваные лиловые тучки ветвисто стелились к самому горизонту, словно вспоровшие воздух, но внезапно застывшие молнии. Я лёг на спину и стал смотреть в небо. Временами мне казалось, что в нём можно утонуть, настолько оно глубокое. А временами, что это лишь натянутая на полигон текстура, ровная статичная нарисованная кем-то картинка без малейшего намёка на глубину.

Мысли, меж тем, плавно текли. Я бы с удовольствием забылся, отключился от мира, но не получалось. И я просто думал. Думал обо всём. Это было привычно.

«What can change the nature of a man?»

В человеке должен быть свет, некая душа, нечто удивительное, что, как правило, видно по глазам, по лицу. Характер определяет внешность — я так думаю. И, взглянув на человека, можно в какой-то степени понять его. В большинстве людей я этого света не вижу. В ней он есть. Правда, парадокс заключается скорее в том, что, ища свет в других, я не уверен, есть ли он во мне; не являюсь ли я такой же пустышкой, что живут вокруг меня. Впрочем, может я просто не умею смотреть. Наверняка, в них тоже есть что-то, но мне этого не увидеть. Возможно, я просто не хочу этого видеть. Кто знает…

Ради достойного человека можно сделать многое. Сорваться из дома ночью, порушить все свои планы, спустить последние деньги, даже выставить себя на посмешище. Просто потому, что он этого достоин. Не из-за возможности получить что-то взамен, не из-за возможности выглядеть кем-то другим, нет. Просто так. Достойный человек достоин. Впрочем, вру, наверное. Ничего в этой жизни просто так не делается…

'Cos everything is nothing and emptiness is in everything

This reality is really just a fucked up dream

With the flesh and the blood that you call your soul

Flip it inside out, it's a big black hole

“Between Angels And Insects”, Papa Roach

Who am I? Кто я? Иногда мне кажется, что я на этой планете единственный человек в окружении инопланетян. Иногда, что это я инопланетянин, а вокруг люди. И я в них, кажется, разочаровался. Я иду по улице, зашлядываю им в глаза, и не нахожу там ничего. Меня все достали, достали до такой степени, что я просто смеюсь. Смеюсь оттого, что они этого, похоже, не понимают.

Я живу словно в маленьком образцово-показательном дурдоме. Я прихожу домой и уж на пороге понимаю, что не хочу видеть никого из родных: ни родителей, ни бабушку, ни сестрёнку. Потому что любой их поступок, любая их реплика практически непременно вызовут во мне раздражение и злость. Я не знаю, как им это удаётся. Только два вида существ способны за кратчайшее время довести меня до белого каления: родственники и собственный компьютер. Всем, кроме них, для этого требуется приложить неимоверные усилия и истратить уйму времени.

Не люблю лето. Эта жара, это слепящее солнце, этот каждый раз странный, даже неприятный день рождения. И скука. Делать нечего. Единственное желание — выбраться куда-нибудь из дома (но только не на дачу). Только одному делать это глупо, а друзей ещё надо собрать, что порою весьма проблематично.

Вечером усиленно пил пиво. Но оно не помогало. Мысли оставались кристально чистыми и трезвыми, несмотря на то, что до кровати добираться было весьма проблематично в силу нестабильной работы вестибулярного аппарата.

На следующий день пришло спокойствие.

Я стоял под дождём и мне было всё равно. В голове, в сердце, в душе зияла пустота. Ничего не хотелось. В итоге я промок, замёрз и юркнул обратно в машину — отогреваться и стойко переносить противные струйки влаги, ползущие с волос по лбу. Послушные капли гулко били по стеклу и медленно же сползали вниз.

Однако вокруг есть люди, друзья, родственники, люди, которым ты не безразличен. И приходится делать вид, что всё замечательно, что эта пустота в груди словно не существует вовсе. Улыбаться, отшучиваться, взирать насмешливо, вести себя так, как будто жизнь прекрасна и удивительна. Откалывать свои привычные слегка язвительные реплики, привычно скрываться за масками скептика, циника, реалиста. А эта тупая, ноющая боль в груди, да слепая чёрная ярость прожигают твою броню изнутри, подтачивают её, вырываясь наружу. Как же я временами их ненавижу.

И как же временами я делаю им больно. Не специально, даже не задумываюсь над этим. Произношу что-то и лишь задним числом осознаю, что это был чудовищной силы удар, небывалое оскорбление, особенно сильное тем, что было нанесено по больному месту, ибо я, как правило, знаю эти места. Ну или думаю, что знаю. Я очень хотел бы извиниться перед всеми ними. Правда, почему-то мне никогда не приходилось этого делать. Они прощали меня и так. Съедали моё невольное оскорбление и словно забывали о нём. Возможно, они понимали, что это не со зла. Надеюсь на это. Потому что я считаю те свои фразы необычайно едкими. Возможно, я просто не в состоянии увидеть границ.

Human behavior

Peculiar it seems

Some thrive on hate

Some love the dream

Everyone's got a purpose and wants to be loved

“Lovehatetragedy”, Papa Roach

Я хотел бы сойти с ума. Иногда мне кажется, что я уже сошёл.

Всё начинается просто. Начинается с того, что ты ничего и никого не можешь понять. Ни родных, ни близких, ни тех, кого, казалось, видишь насквозь, ни даже себя самого. Особенно себя. Такое ощущение, что всё это чья-то большая шутка. Что кто-то раз за разом подсовывает тебе закономерные случайные взаимосвязанные между собой знаки. Это когда слышишь в день её имя столько раз, сколько не слышал всю предыдущую жизнь. Когда по радио, по телевизору, по случайно подслушанному телефонному разговору постоянно, настойчиво произносят это сочетание букв — начинаешь двигаться мозгами. Когда знаешь, что если ты зайдёшь в любой магазин, одну из продавщиц обязательно будут звать её именем. Когда кто-то выдирает из тебя твои мысли, конвертирует их и немедленно подсовывает обратно под нос. В виде реклам, табличек, каких-то людей, надписей на стенах, причудливого узора в облаках, вызывающего какое-то чувство. Если ты думаешь: «Ага, сейчас, конечно же, совершенно точно произойдёт то-то и то-то, потому что это, естественно, ещё один странный день», то оно непременно происходит. Это давит. Я уверен, что уже смотрю на мир чуть другими глазами, чем месяц назад. Мою картину мира разбили молотком и собрали из осколков причудливый психоделический витраж. Я стал другим, я изменился. И мне стало страшно, потому что я босюь того, к чему это может привести.

Это было как минимум хитро. Мне словно подсовывали мне знаки, и в тот момент, когда я начинал в них веровать, жестоко обламывали. Так, словно я сам себе всё внушил. Так, словно, я сошёл с ума.

«Иогда нужно уметь забывать»

Я сам сказал это когда-то. А теперь мне всё равно. Я удивительно спокоен, возможно, даже счастлив по-своему. Есть пустота в груди, которую хотелось бы заполнить да дикая, безмерная усталость. И всё. Интересно, могу ли я ждать вечно своего маленького счастья? А существует ли оно вообще, это счастье?

Прошла неделя. Неделя на природе. Стояла непереносимая жара, днём на солнце находиться было невыносимо. Я бегал по лесу в грязной пропахшей рубахе с саблей наперевес и натирающим мозоль щитом, с разбитым кровоточащим пальцем на ноге (соответственно, в кровавом и грязном, с противной подсохшей корочкой, носке и окровавленном ботинке), ловя лицом растянутую паутину, истекая потом — и я был счастлив. Я недоедал, недосыпал, меня напрочь съели комары, разбили копьём губу, угодили стрелой в нос. Было хорошо.

Последний день провёл в саду. Ничего не делал, читал книжку, ел шашлыки и ходил в баню, однако, кайфа от этого почему-то не получил совсем.

When I see her eyes look into my eyes

Then I realize that she can see inside my head

So I close my eyes thinking that I could hide

Disassociate so I don't have to lose my head

“She Loves Me Not”, Papa Roach

Я никем себя не чувствую. Даже самим собой. Я вообще, кажется, не помню, каково это: быть самим собой. Я носил столько масок, что забыл про то, что находится под ними. Мои личины срослись со мною самим, с самым моим нутром. Возможно, во мне и нет ничего кроме совокупности всех этих масок. Не знаю.

Я ничего не знаю… ни во что не верю, ни на что не надеюсь. Просто жду. Я умею ждать. Я привык ждать. Увы, практически ни один из моих знакомых не страдает пунктуальностью. Не то, что в отношении каких-то часов, а вплоть до нескольких дней.

Я потерял покой, сон, аппетит, я потерял самого себя.

Весь этот бред под названием жизнь. Тупое, несносное, банальное бытие. Было время, я хотел, чтобы всё горело пламенем, выло в огненном аду. На мгновение я представил себе, как улицы заполняет ревущий поток, как вспыхивают редкие деревца, как вспучивается асфальт, как чернеют дома, как исчезают люди, и лишь дикий неестественный хохот висит в раскалённом воздухе. Но моя злость, слепая неудержимая ярость спалила сама себя. Я выгорел словно спичка. Я чувствую себя выжатым, словно меня схватили и скручивали, пока из меня не вылезли, пенясь, последние эмоции.

Покой

Кажется, я сильно изменился за эти две недели. С одной стороны, я ощущаю себя абсолютно другим человеком, с другой — я всё тот же, каким был ранее. И я с трудом могу вспомнить эти дни. Нет, я вполне отчётливо и в деталях помню события, свои мысли, чувства, ощущения, но не себя самого. Наверное, это абсурдно. Ведь мы состоим именно из этих составляющих. Но это прошлое, чёткая неискажённая картинка словно подёрнута туманом на каком-то слое моего восприятия.

Ещё я задумывался над тем, как ко мне относятся люди. Временами случаются странные вещи. В основном они сводятся к тому, что тебе временами легко с людьми, которых ты видишь первый раз в жизни или с которыми общался до этого от силы минут пять. Или, точнее, это им легко со мной. Потому что они начинают что-то рассказывать, спрашивать, чем-то интересоваться. Причём я чувствую, что они открыты и искренни. Или просто вру себе, что это так. Впрочем, может они всегда такие, с любым человеком. Возможно, мне, замкнутому и скрытному, просто сложно себе такое представить. Как бы то ни было, я всё равно этого не понимаю. Я, обычно молчаливый, просто сижу, слушаю, изредка вставляю что-нибудь своё и смотрю, по-возможности, в глаза. Может, у меня лицо человека, который понимает; может, я просто умею слушать; может, я просто делаю это так же искренне. Не понимаю ничего. И никого.

Покой. Произнося это слово, я неизменно вспоминаю одну сценку, которая запала мне в память. Она того заслуживает. Финальный ролик из компьютерной игры WarCraft III: The Frozen Throne. Артас молча поднимает хищно оскаленный шлем и бережно, преисполнившись таинством совершаемого им ритуала, надевает его на голову. Следуют известные события: у него глаза дёргаются как в матрице, а затем наливаются холодным синим светом под грозную музыку. Суть не в этом. Звучит печальная мелодия и переродившийся Артас садится на ледяной трон, опустив одну руку на рукоять меча, а другую — на подлокотник. И сидит. Просто сидит. Вот в чём смысл. Мне тоже хотелось бы сесть так на вершине и просто сидеть. Ничего не делать, ни о чём не думать. Сидеть и взирать вниз. Смотреть. Впитывать, ощущая как мерно гудят скалы, тихо падают снежинки и ветер легонько колышит плащ. Это воплощение покоя. Подобные же ощущения я испытал лишь при просмотре фильма «Мертвец», где главного героя, уже умирающего, положили в каноэ, и он поплыл в нём по реке, наслаждаясь видом покачивающейся кромки горизонта и вслушиваясь в тихие звуки текущей реки. Ну и в «Тринадцатом воине» смерть главного у викингов была хорошо обставлена. Тоже меч, тоже восседание и бессмысленный взгляд вдаль. Впрочем, судить трудно — лица его не видно. Но я уверен, у меня глаза были бы пусты и бессмысленны. Почти наверняка. За исключением того, что где-то глубоко они бы светились по-своему…

Время лечит

Прошло ровно две недели. А время лечит. Пройдёт ещё месяц, и я успокоюсь окончательно. Пройдёт год, и, наверное, буду воспринимать всё как глупость. Такова жизнь. Только я не хочу этого делать. Ещё одна чёртова несостыковка. Впрочем, их и так немало.

По сути, всё произошедшее — ерунда, маленький пустяк, крошечная неприятность, не самая страшная вещь, которая может произойти в этой жизни. Но это смотря с какой стороны смотреть.

Она подарила мне крылья, осталось научиться летать

Крылья, они, знаете ли, тоже бывают разные…

P.S. Мда, статья закончилась на весьма двусмысленной нотке. Наболело, блин. Извините за стиль повествования и всё такое: обстоятельства обязывают, к тому же я растянул статью на две недели и разные куски писал в разном расположении духа. Так что там всё сумбурно и сложно.

P.P.S. Надеюсь более ничего из обрывков настроения не выкладывать. Я эту-то штуку постить побоялся. Очень сильно боялся. Но мне нужно было высказаться. И про неё, и про себя, и про своё мировоззрение, и про то, что я ощущаю себя, так, словно меня кувалдой по голове двинули, словно крыша поехала всерьёз и надолго. Хотелось, чтобы меня услышали, возможно, что и поняли; хотя одновременно я не хочу, чтобы кто-то вообще это читал, особенно из тех, кто знает меня, так сказать, в лицо. Но чувство скрытности (или, точнее, боязни открыться) не смогло перебороть какого-то другого чувства, чьего названия я придумать не могу.

Хм. Му-ха-ха (странный смех, который должен замаскировать крайнее волнение).

Вообще статей от меня в ближайшее время особо не ждите. Пара задумок есть, но на счёт их претворения в жизнь я не уверен, если вообще уверен хоть в чём-либо.