КС2

Маленькая девочка

Маленькая девочка — лет шести-семи — в голубом платьице в белый горошек сидела у кромки воды. Перед ней простиралось огромное синее предзакатное море. Девочка никогда раньше не видела так много воды. Маленькая речка на загородной даче была для нее всем: и местом купания летом, где вода доходила ей всего по пояс, и океаном для ее бумажных корабликов, и просто голубой красивой ленточкой, тянувшейся откуда-то из леса, если посмотреть на нее сверху с горы.

Девочке было страшно. Она видела, как на безоблачном небе ярко пылает гранатовое солнце. Оно казалось таким очаровательно-большим, теплым, и в то же время таким крохотным по сравнению с морем. Девочка смотрела, как этот багряный диск медленно, все ближе и ближе, приближается к горизонту и с ужасом следила — что же будет дальше? Что будет, когда солнце, наконец, коснется воды? Обожжет ли оно воду своими невероятно горячими лучами и начнется ли вселенский пожар? Что же тогда будет с рыбками, китами, акулами, которые непременно живут в воде.. Девочка знала, что там кто-то должен жить, она много раз видела огромный аквариум в детском садике, и воспитательница каждый раз говорила, что точно такие же улитки, водоросли, крохотные рыбки обитают и на дне моря, а в океанах есть даже киты и осьминоги ростом с трехэтажный дом. А что если наоборот, вода поглотит оранжевый диск? Ведь море было намного больше этого красивого, но, увы, крошечного мячика. Солнце навсегда утонет и вокруг будет всегда темно, на небе останется только луна. А если и она решит приблизиться когда-нибудь к воде и тоже утонет? А затем и все звезды? И почему солнце решило непременно опускаться вниз, к воде. Раньше оно просто исчезало на небе где-то за многоэтажными домами, покрытое пылью или убегало за лес, когда девочка со своей любимой бабушкой жили в деревне. И девочке было страшно…но она все смотрела, как зачарованная. Это великолепие было сильнее ее страха, сильнее мысли о том, что нужно сейчас же бежать в дом, где они поселились отдыхать, найти маму, позвать на помощь. Она сидела на теплом песке, ноги почти касались воды, а взгляд был устремлен вдаль.

Солнце было уже совсем близко. Его первые лучи соприкоснулись с морем, и по воде незаметно, бесшумно пробежала оранжево-желтая ленточка, которая напоминала мамин красный вечерний платок. Девочка даже не сразу заметила эту ленточку, она с испугом смотрела, как море все больше и больше поглощает солнце.. теперь уже было ясно — оно утонет, непременно утонет. Но в душе еще жила крохотная надежда: вот солнце искупается и снова взберется на небо, еще более яркое и чистое, чем прежде. Но этого не произошло, солнце скрылось под толщей воды, утонуло, не осталось даже этой прелестной ленточки, которая так напоминала мамин вечерний платок.

На глазах блестели слезы. Девочка не понимала, почему солнца нет, почему все еще светло, и что же будет завтра. Она чувствовала себя виноватой. Она должна была спасти бедное солнышко, должна была позвать на помощь.

Она очнулась от голоса мамы, которая звала ее домой. «Может быть, еще не поздно?» — мелькнула мысль в голове, и она побежала к маме. Она-то должна знать, что же случилось и как все исправить. Но мама почему-то только улыбнулась и погладила девочку по шелковым волосам, когда та стала рассказывать, как солнце утонуло в море.

Этой ночью девочка долго не могла уснуть. Она видела лунную дорожку у своей кровати на полу и была почти уверена, что теперь так и будет: на небе не появится больше солнце, только ее вечная спутница – луна будет светить всем на свете: ей, маме, бабушке, соседу и его полосатому коту. Она пообещала себе, что когда проснется, непременно снова выйдет к берегу и будет охранять луну, чтобы и та случайно не утонула.

* * *

Когда девочка проснулась и обнаружила, что солнце бьет ей в глаза и мешает спать, она недовольно укрылась одеялом, но вдруг она вспомнила, что было вчера. Она не верила, что за окном на небе снова светит яркое, теплое, родное солнышко! Она ущипнула себя три раза, третий раз совсем больно, и только тогда поверила, что это действительно так. Она была так восторженна, так обрадована, она прыгала на кровати, разбудила ничего не понимающую маму, выбежала в коридор санатория, а затем на улицу. Она снова увидела знакомое море, знакомое небо и такое родное полюбившееся солнце. Она была счастлива, как никогда раньше. Детское воображение подсказало ей, что это, наверное, новое солнце, которое заменило прежнее, чтобы людям на земле было уютно и тепло.. ей, маме, бабушке, соседу и его полосатому коту.

* * *

Прошло много лет, девочка выросла. Она еще много раз видела море и видела закат над ним. И каждый раз, сидя у кромки воды, она вспоминала свое первое детское впечатление от встречи с голубыми просторами. И каждый раз она думала: точно так же и люди — живут, горят, тлеют, надеются, разочаровываются, влюбляются, расстаются, мечтают, женятся, разводятся. Каждый живет так как может, и так как хочет. Но все непременно приходят к одному, все приходят к смерти. Она поглощает их точно так же, как море поглощает каждый раз это солнце… Но затем непременно загорается новая жизнь, чтобы снова найти свой конец в волнах забвения — и так до бесконечности.

Город

Город. Ночь. Огни. Мокрый асфальт. Капли дождя на оконных стеклах. Тени, паутиной окутавшие улицу. Робкое дыханье деревьев, сквозь мрак которых пробивается ослепляющий свет прожекторов. Город спит. Сон в каждом движении. Спят дома, каменными плитами застывшие посреди улиц. Спят улицы, затаившись от искусственных лучей фонарных столбов, спят и сами фонари, давно привыкшие спать c открытыми глазами. Небо укрыло город от зноя покрывалом из воды, тумана и смога. За облаками не видно звезд, не видно луны, будто их и не было никогда.

В город вместе с ночью и сонными тротуарами вступает осень. Утром августовская трава на клумбах и газонах уже не покажется изумрудно-зеленой. Последние, заблудившиеся в городском шуме, одуванчики рассыпятся миллионами белых зонтиков. Утренний прохладный ветер не будет больше ласковым и приятным, он принесет с собой могильную сырость и холод северных морей.

Но это будет утром. А пока последняя ночь уходящего лета тихо прощается с городом. Лето становится прошлым, становится еще одной каплей света и жизни в истории одинокого поселения. Город одинок. Здесь много пыли, дорог, автомобилей, много строений, и новых и совсем древних, давно заброшенных. Много кошек, собак, голубей, много, очень много людей, для которых и построен город, которыми он и живет. Но город одинок. У него тоже есть душа. Душа, которая может быть и веселой, открытой, полной радости и света, полной надежды, душа, которая может быть суровой и неприветливой, бездушной и безликой, пустынной, отчужденной... но какая бы она ни была, как бы вас не встречала, она – воплощение боли и одиночества.

А что может быть страшнее одиночества? Даже смерть несет собой радость. Радость успокоения, избавления от тревоги, суеты и жизни. А город не может умереть, пока живы в нем люди, пока одно поколение сменяется другим. Город слишком долго возвышался над небом, чтобы утешать себя надеждами о счастье. Он знает слишком много, он пережил и радость своего возникновения, когда первые дома были крохотными деревянными избами, когда у города еще не было даже названия, пережил и свое детство, когда появился камень, мосты, железные заборы, пережил свою юность, когда камень заменили на кирпич а уголь в домах на газовые трубы, город видел пожары и потопы, плавился под жгучим солнцем и встречал на рассвете ураган, его засыпало снежной метелью, весенним градом, летним солнцем, он пережил войны и разгромы, его строили и перестраивали, и будут еще менять и переделывать сотни и сотни поколений. Город знает это и молчит. Потому что вокруг только он один. Вокруг лишь страшная пустота и одиночество. Только израненные вены – дороги, ведущие прочь из города, связывают его с миром.

Город давно не пытается запомнить своих жителей. Слишком неожиданно они появляются на его улицах и так же неожиданно исчезают. Слишком часто люди переезжают из одного дома в другой, слишком быстро мчатся машины, унося с собой пыль и оставляя облако мазутного дыма.

Порой городу кажется, что ничто и никто не способен понять его, быть может, так и есть. Но иногда в ночной тишине спящего парка появляется одинокая фигура. Она бездыханной тенью бродит по скверу, поворачивает за угол, идет, не останавливаясь от переулка к переулку, все дальше от огней, от света и радости. И тогда город понимает – он не один. С ним этот человек. А связывает их одиночество. Только в такие минуты город способен понять человека, а человек способен понять и увидеть, по-настоящему увидеть, город. Только в такие минуты человек замечает то, что никогда раньше не видел, хотя проходил мимо сотни раз. И город дает ему свою силу, которая никогда не иссякнет, силу своей любви. Так город благодарит человека за свое существование. И человек благодарит город снова и снова за его тишину, за его спокойствие и мудрость.

Город. Ночь. Огни. Мокрый асфальт. Капли дождя на оконных стеклах. Тени, паутиной окутавшие улицу. Робкое дыханье деревьев, сквозь мрак которых пробивается ослепляющий свет прожекторов. Город спит. Город прощается с летом. С первыми лучами невидимого солнца на город опустится осень. Острее станет чувство одиночества и боли. Но город будет жить ради людей, ради тех, кто его создал…

Маленький мальчик

Маленький мальчик смотрел в окно. Не на само окно, которые было немного старым, слегка покошенным, застланным оранжевым покрывалом скопившейся пыли. Извилистые дорожки самых маленьких серых трещинок тянулись из под толстого слоя белой краски, и казалось, что можно дунуть — и окно рассыплется на сотни, тысячи этих трещинок, разъедется как раздвижная дверь в разные стороны, как будто стекло стряхивает с себя старый наряд. И тогда кто-нибудь придёт и наденет стеклу новую одежду. Это будет кто-то большой, у него будут ещё большие руки - все в корке загара и узких царапин. Он сядет, разложит инструмент и начнёт творить. Будет что-то пилить, собирать, постукивать молотком, сначала большим, потом маленьким... А маленькому мальчику сначала будет непонятно что же делается, он будет смотреть на каждую деталь и пытаться представить себе, как же все они собираются вместе, а потом окажется, что собираются они совершенно иным, другим, третьим, самым непредсказуемым способом. И окно родится заново, и даже покрывало оранжевой пыли заботливо ототрут и смахнут в ведро.

Но мальчик смотрел именно в окно. В то, что было за ним. Для него и мир, наверное, существовал только из этого окна, и того, что за ним. Окружающее почему-то не воспринималось им миром, это было что-то привычное, что-то постоянное, словно часть мальчика, как спина. Ты же никогда не видишь спину, просто знаешь что она есть, так и для него комната просто была. А был МИР, мир там, за этим окном.

Он наблюдал, смотрел, любовался, изучал, пытался понять. Каждое событие, каждая маленькая деталь казались историей, маленькой историей чего-то чужого, потому что все свои истории всегда кажутся совершенно крохотными и скучными. Валяется на земле камушек, кусочек асфальта, а ведь, наверное, он как-то там оказался. Проехал по нему автомобиль, вышиб из уютной кровати гравия. А до этого где-то когда-то его выкладывали на дорогу чьи-то большие загорелые руки с лопатой, и катили поверх обжигающую тяжесть катка. А до этого, возможно, он лежал где-нибудь на берегу и любовался, как солнце заходит в море. Наверное, всё-таки заходит тихо, мерно, даже как-то величественно, а может, как усталое, медленно идёт к себе домой, куда-то за неведомую грань.

У скамейки с сотней вырезанных надписей была история, была история и у выеденной любопытными пальцами кирпичной стены посреди двора, которая крошилась под детскими ручками; у птичек, у разноцветной собачки, у обманчиво ленивых кошек были свои истории. Только у мальчика не было истории, потому что у него не было тайны. А у всего остального эта тайна была, её можно было разгадывать, наслаждаться ею, узнавать, и знать, что никогда не узнать всего.

Мальчику даже казалось иногда, что вся его жизнь, а прожил он совсем немножко, состояла только из окна и того, что он в нём видел. Даже когда окна не было. Потому что выйдя на улицу, казалось, словно он сидит в своей голове и смотрит наружу, сквозь глаза, сквозь широко раскрытые детские глаза, смотрит и удивляется. К нему подходит кто-нибудь большой, наклоняется, приседает на коленки, смотрит с любопытством, спрашивает глупые вопросы, которые не кажутся глупыми. Мальчик отвечает, и одновременно ему кажется, словно он сам смотрит на себя и сам же он кажется себе со стороны, так, как он привык, за окном...

А на стекло медленно-медленно оседало покрывало оранжевой пыли.