КС2

Ранняя весна в Москве всегда пахнет по-разному. В центре - бензином и мокрой кожей, в спальных районах - высохшим асфальтом и нагретыми стенами панельных домов, а для тех, кому посчастливилось жить у самой кольцевой, у кого из окон видно - совсем рядом, рукой подать - чернеющий лес; для них ранняя весна всегда будет обладать металлическим запахом воды. Просто ветер, летящий с далёких озёр и близких полей, пока никакого другого запаха захватить с собой не может, и приносит то, что есть - запах таянья.

Снег в городе тает всегда одинаково - как мыльная пена - скоро от него остаются только серые ажурные замки, будто кто-то поймал в невидимые тиски и остановил навсегда вставшее на дыбы штормовое море. Деревья и фонари тонут в нём и никак не могут утонуть.

Московские фонари весной становятся чужими. Осенью их свет похож на антикварную позолоту и зовёт в дорогу, зимой напоминает тебе твою уютную настольную лампу и манит в тепло квартир, летом фонарям ничего не остаётся делать, как мигать сквозь буйную московскую листву и тогда они прикидываются волшебными огоньками, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание, а весной - весной они никому не нужны, люди настолько истосковались по другому большому фонарю - солнцу, - что маленькие электрические солнца их только раздражают, и фонари превращаются в обычные лампы на столбах и теряют характер.

Кроме прозаических собачьих экскрементов из-под снега показываются и прочие штуковины, как то: куски разноцветного пластика, не поддающиеся идентификации; размокшие бумажники без копейки, но обязательно с какими-то записками, часто - с результатами анализов; вконец раздавленные потроха мобильников; скукоженные ботинки; трупы бомжей и прочие заманчивые сокровища. Люди откупоривают, как бутылки, неподдающиеся балконы и с победным видом развешивают там бельё. Поэтому всё чаще деревья под окнами украшаются упавшими предметами одежды - нет ни одного двора, в котором на стройной берёзе или не в меру разросшейся черёмухе не развевались бы, подобно стягу, чьи-нибудь трогательные рейтузы.

Перед каждой третьей москвичкой встают три проблемы - мойка окон, штурм антресолей, где хранится лёгкая одежда и отчаянная попытка похудеть за два месяца так, чтобы влезть в купальник. Мастера покрутить педали в срочном порядке накачивают и заклеивают растрескавшиеся за зиму камеры и покупают шнурки для кроссовок, безлошадные граждане, скрипя зубами, выкладывают свои кровные за новые набойки. Рыбаки-любители с тоской смотрят на мутное зеркало грязных парковых прудов. Окурки вяло сгрудились у берега. Стронциевые утки мокнут в тяжёлой воде. Тринадцатилетние девчонки неуклюже встают на ролики. Гордые сыновья гор и по совместительству хозяева пищеблоков разворачивают уличные забегаловки, где под ещё ненужным, но обязательным тентом можно посидеть за прожженным сигаретами шатким столиком, выпить свой пластиковый стакан разбавленного пива и почувствовать себя культурным человеком. Будущие мамы с облегчением распахнули шубы и с гордостью несут - на целый шаг впереди себя - грядущую надежду страны.

Ранняя весна неадекватна, как неврастеник. Она то приласкает обманчивым теплом лучей, то хлестнёт по расслабившейся щеке мокрым ветром. Ранняя весна в городе, вдобавок, грузна, груба и деловита, словно буфетчица в затрапезной пельменной. Она ловко и безучастно шурует мокрой тухлой тряпкой ветра по выщербленным столам асфальтовых шоссе и размётывает мусор по обочинам. Грязь и снег становятся одной неразделимой кашей. Застирывание джинсов и двухразовое мытьё собаки превращается в хобби. Звериный комбинезон спасает от последнего, но жалко собаку. Она брюхом чувствует, как медленно, но неотвратимо копошится в чавкающей земле новая жизнь, и лишать животное этого удовольствия просто бесчеловечно.

Зиму снесли на погост без сожаления, снесли и предали её память – хоть и ёжась под мартовским ветерком, но всё-таки в куртке, хоть пусть какой, а дублёнкам скажем «прощай». Обыкновенная, похожая на облезлого кота верба, кажется чудом. И юная модница, и пожилая дама, застигнутая врасплох теплом, изумленно снимает перчатки и откидывает капюшон – как же так, вдруг стало не холодно? Солнечный диск и настоящее, синее небо воспринимаются не как погодное явление, не как данность, а как откровение свыше, как милость, как дар. Измученные куревом и косметикой лица заново учатся улыбаться. Весна пришла! Люди! Весна пришла!