КС2

Зом — зом, ночь за окном.
Звездная ночь падает с крыш,
Жертвами дня пахнет земля,
А ты смотришь в небо, я знаю, что ты не спишь.
Ногу Свело, “Волки”

… и солнце сияло. О, как оно сияло! Лило обжигающе горячий, как кипящий бульон, свет, опаляя и развеивая в прах.

Город горел. Щупальца дыма, не черного, но едко-серого, окутывали улицы и скверы душным жарким одеялом.

Город… Каменный загон для вcегдашне послушного скота, клетка, тюрьма. Пусть горит, пусть пылает, пусть вонь поднимается к небу, пусть все услышат, пусть все…

А потом солнце прорезала трещина. Черная и мертвая. Прореха ширилась, разрывая светило напополам.

Солнце треснуло.

Лопнуло.

И все исчезло.

Кроме…

Кроме звука. Непривычного, но на удивление успокаивающего.

Цок.

Звук.

Цок-цок.

Цок-цок. Хрусть.

Сон.

Все это было только сном.

Пора просыпаться?

* * *

Цок-цок.

Цок-цок. Цок-цок.

Хрусть. Хрусть.

Хру… Цок.

Копыта с привычной небрежностью ступали по земле. Так способно передвигаться лишь существо, чей жизненный смысл практически полностью сводиться к небрежной поступи, а, следовательно, в этом ремесле оно достигло небывалых высот. Цок-цок, цок-цок, цок-цок. Случайные камушки тихо скрипели под копытами, точно извиняясь за то, что попались на пути, сбив звонкое цок-цок на не слишком мелодичный хрусть-хрусть. Одноглазую кобылу, впрочем, данное обстоятельство никоим образом не трогало. Пожилой всадник, несколько самонадеянно посапывающий в наскоро закрепленном седле, подавился неуютным сновидением и проснулся. Он удивленно осмотрел окрестности, закинул голову, мельком обшарил небо и хлопнул средство передвижения по костлявой шее.

— Слушай, кажется, это не город.

Лошадь остановилась. Откашлялась и сплюнула на пожухлую траву комок неоднозначной органической конструкции.

— Неужели? — отменно поставленным басом ответила лошадь. — И что навело тебя на эту мысль? Хмурая лесная чащоба, шустрая речушка или стая волков, виднеющаяся вдали? Вон они, охотнички, бегут; хорошо так бегут, чего пожрать ищут.

Волки действительно бежали отменно, в ряд. Шустрым серым ручейком, ладно отбивая им одним понятный природный ритм.

Всадник потер затекшую шею. Шея не стала менее затекшей. Всадник поморщился.

— Юродствуешь, травоядное? Сказано — повернуть направо, после Скалы-В-Клеточку, затем взять северо-западное направление и мигом доставить свою драгоценную ношу — то есть меня — прямиком на место назначения. Так вот, я как драгоценная ноша, а по совместительству — на губах всадника заискрилась гадливо-надменная улыбочка — сэр Рональд Серебряный, справедливо интересуюсь: «где место назначения, и почему мы не в нем?».

Лошадь тряхнула гривой. С гривы мерно опал частый дождик из цепких порождений репейника, двух воробьев, взвода пожилых блох и одной очень злой белки.

— Я свернула. Дорога привела сюда. За ее направление я не отвечаю, равно как не отвечаю за восход солнца, злокачественный геморрой у королевских семейств и за того, кого именно сажают мне на спину. Хотя последний пункт хотелось бы изменить, — лошадь раздула ноздри, — и изменить радикально.

Всадник неуклюже выгнулся в седле и спешился. Влажная земля сочно чавкнула, обволакивая поношенные сапоги ездока живописной бахромой весенней грязи.

Ветер, бывалым революционером преодолев баррикады ботфорт, пощекотал щиколотки. Сэр Рональд огляделся.

Низина, куда судьба и близорукость парнокопытного привели достопочтимого аристократа, не отличалась живописностью. Подобные низины не рисуют на засаленных холстах недооцененные гении от кистей и красок, в таких низинах юные влюбленные не смеются звонкими переливами, в таких низинах… Короче, в такие низины обычно заползает издыхать что-нибудь пожилое и пахучее, после чего с достоинством и никому не мешая разлагается.

Больше всего низина напоминала свадебный торт, в котором кто-то голодный и наглый пошуровал ложкой. Лазурный крем выеден, декоративные розочки с корнем вырваны из бисквитных недр… А на начинке кулинар сэкономил. Изрядно сэкономил.

— Так — постановил Рональд. — Заночуем тут.

Лошадь изучила местность единственным оком. Серое нагромождение камней, с душой разбавленное высохшими от термитных пирушек деревьями. Оно всем своим видом демонстрировало полнейшее пренебрежение к пасторальным пейзажам и слащавым холмикам, что каждое лето прорастают редкой травкой и нарочито желтыми одуванчиками. Да, добавляло нагромождение, где-то поблизости от меня наверняка водятся разномастные чудища и твари мерзейшие. Так что не задерживайтесь. Пошли вон, чертовы туристы.

— Тут и заночуем. — Чуть менее уверено повторил всадник.

Лошадь зевнула, обнажив сточенный частокол перламутровых зубов.

— Ночевка будет что надо!

Очередной бестактный порыв ветра принес в подарок голодный вой. Вой пронесся по низине, как раскаленный утюг сквозь мокрые подштанники, заставив юрких обитателей трещин и впадин забиться в эти самые трещины и впадины как можно глубже.

— Ъ!!! — сказал всадник.

Лошадь села.

Юркие обитатели трещин и впадин пропиликали гамму различных сочувствующих звуков.

— Как думаешь, — как можно беззаботней просипел Рональд, — кто это? Медведь?

— Вряд ли. — ответила лошадь.

— Слава богу.

— Скорее всего, тролль. Или водяной. Или…

— Хватит!

— Ну и пожалуйста. Всего лишь хотела подбодрить.

* * *

В животе урчало. Урчало утробно, глухо и в ноту, позволяя не слишком раздражаться и не тратить впустую нервы. Но нервы тратились. Есть хотелось по-прежнему. Вкусно, причмокивая, отринув прочь оковы хороших манер.

Почетный член общества Практически Прозрачного Полумесяца Гидеон Лотар почесал задней ногой правое ухо, беззлобно выкусил из подмышки опухшего от кровавого десерта клеща и погрузился в размышления. Не то чтобы он регулярно питался человеческим мясом или соблюдал все правила Лунного Ритуала — его уже не раз отчитывали за это прочие оборотни. Привычку поедать людей Лотар давно забросил, а Лунный Ритуал был на редкость занудной и мудреной процедурой, уходящий корнями в древность настолько, насколько позволяли приличия. То есть Лунный Ритуал мог смело именоваться именно Ритуалом, а не сумасбродным мракобесовским суеверием. И потом, подобные волколаки отказались от охоты на все прямоходящее, справедливо посчитав такой способ питания нервным и неблагодарным занятием. Стоило только обнаружиться распотрошенному телу, как население, вооружившись вилами и факелами, шло искать виновных. Обычно, виновных так и не находили, зато в процессе поисков можно было мимоходом запалить дом богатых соседей и умыкнуть их покатую корову. Гидеону пожары, в отличие от покатых коров, были не по нраву, так что всякую охоту на потустороннее в его землях запретили раз и навсегда. Потустороннее восприняло новость со здоровой долей скепсиса.

Нынешняя неделя выпала на полнолуние и инстинкт требовал оказать матушке-природе должное внимание. Лотар еще засветло покинул отчий дом, поцеловал спящую супругу в лоб и стараясь не разбудить выводок отпрысков сопящих в соседней комнате, выскользнул наружу. Волосы на загривке затрепетали, а значит, скоро нужно будет меняться. Аккуратно сложив одежду возле старой рябины, Лотар опустился на четвереньки, набрал в ноющие легкие воздуха и обернулся.

На краткий миг оборотень ощущал себя вне мира, вне важных, но таких обыденных дел. Дух Лотара менялся вместе с оболочкой, впитывал в себя облака, горы, стремительный полет пестрокрылой бабочки…

Затем все прекращалось и обращение заканчивалось. Будто тебя выплевывали вон. Гидеон хрустнул костями и мягко понес новое поджарое тело сквозь пряный лесной лабиринт.

В этот самый момент он понял, что голоден.

* * *

Лошадь вкушала болезненного вида вереск. Вереск не был сочным, питательным или вкусным, но процесс жевания отвлекал ее от невнятного бурчания упорно не желающего засыпать путника. Последний, замотанный в перештопанный спальный мешок, походил на квартиранта пыточных подвалов инквизиции.

— … и я воздел сверкающий меч над головой голема и вонзил ему в грудь Аквинар…

Лошадь шевельнула замшевым ухом.

— Что, прости?

— Аквинар. Меч так зовут — Аквинар.

Лошадь фыркнула. Рассказчик немедленно встрепенулся.

— Тебе что-то не нравится?

— Нет, отчего же, все чудно. Аквинар. Имя твоего меча.

— Ну да.

— Имя. Обоюдоострой железяки. Ты дал имя родственнику кухонного ножа?

Уязвленный обладатель меча по имени Аквинар сделал несколько нелепых попыток выбраться из мешка. Лошадь приковыляла к бьющейся в тенетах грубой материи жертве и, уперевшись копытами в землю, дернула зубами за узелок шнурка. Угрюмые недра мешка явили мирозданию потрепанного сэра Рональда.

— Это волшебный меч! Волшебному мечу полагается давать имя!

— Хорошо, хорошо. Волшебным мечам никак нельзя без имени.

— Вот именно. Слышала старую поговорку — “Встречают по одежке”? Может имя и не бог весть что, зато… Зато все остальное на месте!

Лошадь кивнула.

— Тут, Рональд, ты меня поддел. С другой стороны, обычно первое впечатление оказывается верным. Ну сам посуди — если на тебя несется громко орущий детина с каменным топором в руке, а из одежды на нем только высохшая кровь укокошенных для развлечения случайных прохожих, как-то сразу внутренне напрягаешься. И не доверяешь. А?

Рыцарь не издал ни звука.

— Все понятно. Аквинар. Хорошее имя. Так можно звать меч, ножны, телегу или старый сапог. Представь только — “ Младой витязь надел на правую ногу верный Аквинар и…”

Рональд гневно кашлянул. Лошадь сдалась.

— Ладно. Честное травоядное, больше ни слова. Продолжай.

Но сэр Рональд, сбитый с эпической колеи, продолжать не захотел. Он оскорблено завернулся в мешок и невероятной гусеницей подполз поближе к костру. Колючие искры шустро взвивались в черничное небо, оставляя после себя на добрую память лишь дымчатые росчерки. Играющая звездными изумрудами ночь нежно опустилась в низину — ей в такт печально скрипнула очередная веточка вереска.

Тем временем, вложенный в ножны волшебный меч Аквинар, замотанный в тряпки, некогда бывшими парадными кальсонами сэра Рональда, мирно лежал на дне рюкзака, по соседству с едва теплым термосом и шерстяными носками. Меч привык к неоднозначной реакции на свое имя и относился к этому с поистине железным спокойствием.

— Слушай, Серебряный, — внезапно окликнула мерзнущего воина лошадь, — а почему у тебя такая странная фамилия? Ценный металл конечно вещь хорошая, но не многовато ли патетики?

Рональд молчал.

— Я к тому, — с бесстрастностью пьяного альпиниста продолжала лошадь, — что неудобно вот всякий раз приходить в малознакомое общество и представляться — “Мол, хао бледнолицые, это я Рональд. Мало того, что сэр, так еще Серебряный”. Знавала я одного борова, так того дразнили Оловянным Бароном. Бароном — потому что здорово вонюч и жирен был, а Оловянным… — лошадь гнусно хихикнула. — Однажды в хлев пробрался голодный волчара и хватанул Барона прямо за… Прямо за главную Баронью гордость, — последняя веточка вереска неслышно упала на землю. — Сильно Барон переживал. А хозяин евойный, хряку оловянную замену измыслил. На ниточках, а то причиндал, так сказать, все время отваливался.

Даже в крепко заваренной темноте были видны наливающиеся томатной краснотой уши сэра Рональда.

— Скажи, м-н-э-э, а тот волк он хватанул Барона за м-н-э-э…

— Ась? — подбодрила лошадь

— Ну, ухватил он Барона за м-н-э-э… Мнэ?

— Угу, — лошадь чихнула. — именно что за “М-н-э-э”.

— И держалось все на одних нитках?

— Ага. Правда, пятачок периодически отвязывался, но тут уж ничего не попишешь.

* * *

Ветки хлестко стегали по бокам, вырывая серые клочья шерсти. Но за последние два века Гидеон научился не обращать внимания на мелочи. Под тяжелыми лапами ощущался Лес. Не умилительное нагромождение деревьев, папоротников и пеньков, нет — Истинный Лес, могучая думающая единица. Лес вздымал к ночному небу стволы-пальцы, переплетался сосудами корней и грибниц в мглистой земной глубине, обнимал морщинистые шеи-стволы густым моховым шарфом. Питался теми, кто жил в Нем, кто вил в Нем гнезда и рыл норы.

Лес не бывает сытым. Первое правило Основ, заучиваемое молодыми перевертышами, как только у них начинают выпадать молочные клыки. Лес никогда не бывает сытым.

Нужно бежать быстрее.

Голод.

Пустой желудок Гидеона — ничто в сравнении с этим, бесконечным и отчаянно всепоглощающим.

Иногда Ночной Лес ревет от голода. В такие моменты следует держаться подальше. И не прислушиваться.

Ночной Лес — вовсе не то же самое, что Лес Утренний или Дневной. Ночью Лес особенно прожорлив. Забредший в чащобу путник удивляется внезапно изменившийся дорожке, только что видневшейся четко и ясно, а сейчас ускользающей куда-то в сырой бор. Впрочем, удивляется он не долго — до первого свидания с болотными кочками и печальным “чпок-чпок-буль-бульк”. Таков сложный Лесной обмен веществ.

Зато шляпы Лес никогда не ест. И носки. Поразительно, но…

Лотар растопырил задние лапы и, неартистично проехавшись задом по пожухлой листве. Лес кончился. И кончился довольно внезапно.

* * *

Яичный желток луны выпрыгнул на звездную сковороду, размазав липкий свет по всему небу. Почувствовав вольную охотничью пору, ухнул филин. Ухать птице не нравилось, но инстинкт есть инстинкт. Стой в ближайших кустах часы, они бы зловеще пробили два часа ночи. Или как минимум полвторого. И никаких совершенно неуместных деревянных кукушек.

Костер, стоивший сэру Рональду четырех ожогов средней тяжести, одной брови и пропахшего дымом самолюбия, издал предсмертный всполох искр и потух.

Лошади снились луга. Сочные луга изумрудной травы. Изумрудную флору было абсолютно невозможно есть (изумруд — не самая полезная вещь для желудка), но зрелище само по себе завораживало. В глубинах парнокопытного сна валялись тонны сломанных телег, плугов и порванных в клочья седел, могущих символизировать тайное желание бунта против человеческого ига. Или вообще ничего не символизировать. Лошадиные заводи подсознания ничем не уступают людским — просто они лошадиные.

Аквинар, который до этого в путешествии принимал лишь эпизодическое участие, скромно храпел в гнутых ножнах. Ему тоже снились телеги, но только груженные сыром, ветчиной и свежими овощами. Все это требовалось резать, резать, резать — на меленькие аккуратненькие кусочки, квадратные, круглые, треугольные… Глубоко в душе, находящейся у всяких волшебных мечей приблизительно чуть ниже рукояти, Аквинар считал себя поварским ножом. Иногда Аквинар склонялся к мысли о смене профиля и строительстве более мирной и уважаемой в обществе карьеры в области древорубства и головооттяпывания. Возраст то и дело напоминал о себе.

А сэру Рональду ничего не снилось. В данный момент сэр Рональд, шатко балансируя в трех шагах от сердечного приступа, пытался выковырять из скованных ночным морозцем легких отчаянный крик о помощи. Или хотя бы жалостливый всхлип.

Перед взором сэра Рональда и в трех метрах от яремной вены сэра Рональда, сидел волк. По крайне мере, нечто на него крайне похожее. Огромная лохматая голова склонилась чуть набок, а лоснящийся в мраморном блеске луны нос осторожно втягивал воздух. Бездонно-синие глаза чудовищного существа, отвесившие пожилой нервной системе рыцаря особенно чувствительный щелбан, горели тихим свечным огоньком и выражали исключительное дружелюбие. Голодное дружелюбие, надо отметить.

Кхххх — высказался сэр Рональд.

Жуткий волк деликатно улыбнулся. Вопреки ожиданию, клыки не сверкнули отраженным звездным светом, но впечатления это отчего-то вовсе не умалило.

Кххх? — поинтересовался сэр Рональд.

Зверюга потянулась, разминая мускулы, потревожив дремотную тишину на редкость доходчивым хрустом.

К старику подошли чьи-то оканчивающиеся копытами ноги. Одно из копыт болезненно пихнуло ветерана в спину.

— Серебряный, — голос звучал предельно беззаботно, явно означая возможность скорого срыва в визг, — элегантно распрямись, заткнись и как можно медленнее вставай. И ни в коем случае не моргай.

Волк отвел взор от сэра Рональда, уставившись лошади в единственный глаз.

Та сморгнула.

— Хороший… песик.

Волк фыркнул.

— Аквинар… — сэр Рональд наконец-то справился с языком, губами и прочими звукоиспускательными приспособления человеческой анатомии. — Мне бы только дотянуться…

— Знаешь, — лошадь несколько малоуспешно попятилась назад, — боюсь, твоя условно-магическая кочерга тут не поможет. Разве что она полностью отлита из серебра и зачарована соответствующими заклинаниями. Я, видтшь ли, по молодости имела определенные трения с оборотнями.

— Не может быть!

— Может. Ты только глянь мне в левый глаз.

— Но его же нет.

— А я о чем?

* * *

Гидеон с естествоиспытательским любопытством наблюдал, как пожилой рыцарь делал нелепые, но достойные уважения, попытки выбраться из мешка. От рыцаря несло страхом, но страхом, упорно подавляемым выпестованной за долгие годы гордостью. Таких людей Гидеон, будучи подлинным гурманом, ценил особо. В свое время они встречались чаще. И были вкусней — с эдакой тминной горчинкой. Гордость всегда придавала даже самому жирному мясу изысканный вкус. Говорящая лошадь имела ранее дела с соплеменниками Лотара . И дела эти были вовсе не братским чаепитием — жестокий шрам, некогда превративший щеку и глаз в сплошную полосу содранной плоти, красноречиво свидетельствовал об этом. Значит…

— Значит, — слова, как эхо из замшелого грота, неспешно и гулко выплывали из звериной глотки, — я имею честь познакомиться с едва ли не последним представителем особой породы. Тауэргарднас. Защитники, стало быть. Так вас называли, верно?

Лошадь перестала пятиться. Гидеон уловил взгляд старика — тот уставился на лошадиные копыта. Копыта. Подковы. Ошибки быть не может.

— Защитник, — Лотар взмахнул хвостом, разгоняя в стороны, наползающие со стороны леса вялые полоски тумана. — Благослови Луну, сколько же лет прошло. Полторы сотни? Три сотни? Эх, боюсь, память моя искусана блохами ничуть не меньше чем брюхо, — Лотар подмигнул старому рыцарю. — Метафорически выражаясь, дорогой сэр.

— Его зовут Рональд Серебряный. И он действительно сэр, как это ты верно отметил. Моя Ноша. Его нельзя трогать. — Лошадь выступила вперед, заслоняя собой человека. — Так что сегодня придется одному перевертышу чуток поголодать.

Раздавшийся за ее спиной голос сэра Рональда звучал поразительно спокойно.

— Поясните мне, пожалуйста, одну вещь. Я ничуть не удивляюсь способности лошади говорить, как не удивляюсь той же способности у оборотня. Но мне бы крайне интересно узнать — исключительно из вежливости — какого дьявола вы тут мило беседуете? И что у тебя за подковы? И…

Гидеон выпрямился и встал. В гудящей голове сэра Рональда промелькнуло невинное детское воспоминание о дрессированных волчатах, потешно и неуклюже танцующих на задних лапках. Еще мальчишкой отец водил его на цирковое представление и маленький Рональд хохотал без умолку. Вставший на задние лапы оборотень отчего-то смеха не вызывал. Кроме истерического, обычно переходящего в хрип.

— Милый сэр, — Лотар сделал два осторожных шага к лежащему в спальном мешке рыцарю, не отводя взгляда с лошадиных копыт, — я с готовностью проясню ситуацию. Метал, из коего отлиты подковы твоей во всех отношения уникальной спутницы, — Сэр Рональд мог поклясться, что зверюга отвесила лошади легкий уважительный поклон, — являет собой редчайший сплав древнего серебра, платины, растертой коры молодой ивы и одного простого, но ныне забытого заклинания. У сплава нет названия, кроме разве что — позволю себе улыбнуться — Акерантарий. Что в переводе означает — Чертовски Сложная Задачка. Задачка и впрямь была не из легких. Госпожа не желает рассказывать дальше?

Лошадь не шелохнулась, лишь странно напряглась, точно вращающаяся над головой и готовая высвободить камень праща. Пускай порядком истлевшая праща, в дрожащих руках неумелого и испуганного пращника. Вспотевшего пращника. Давно не стрелявшего пращника. Пращника, которого не спрашивали, хочет ли он, собственно, быть таковым.

— Отличный сплав, — продолжал Гидеон. — А главная его особенность — едва ли не одушевленная ненависть ко всему… необычному.

Волк тихо и, как показалось сэру Рональду, несколько обиженно вздохнул. — К оборотням, к сожалению, тоже. Одна беда — отливать из аркерантария мечи и наконечники для стрел невозможно — необходимое заклятье не могло скрепить чересчур много или мало сплава. А готового материала как раз хватало на подкову, но…

— Но, — лошадь выступила вперед, — обычная коняга чересчур труслива и глупа, от одного запаха волколака дуру прошибает холодный пот, колени дрожат, она ржет, сбрасывает седока на землю и несется прочь, от страшного, пахнущего кровью зверя. И тогда вывели нас. Не одну сотню кобыл загубили — кони, под это дело не подходили, что-то у них с мозгом очень не так было. Маги над нашей породой экспериментировали, то там гены за узду дернут, то тут хромосомы подправят, — да не напрягайся ты так, Рональд, понимаю, слов таких раньше не слыхал, да и незачем тебе. Вывели нас. Красу и гордость. — Последнюю фразу лошадь выплюнула с омерзением. — Мы не боялись их запаха, нам были нипочем яд их укусов, наши копыта несли смерть — один точный удар в лобастую башку хватало, чтобы вытрясти из чудищ дух. Ни одно оружие в мире не могло сравниться с точным ударом Защитника. Верно, перевертыш?

Гидеон почтительно кивнул.

Небосклон замазывали неровные штрихи туч. Тучи рисовали необычные, полубезумные картины, свойственные исключительно тучам и послеобеденной дреме шизофреников. Звезды выстраивались в созвездия, дабы какой-нибудь умник с ровным пробором мог указать на них своей возлюбленной и сказать “Смотри, моя плюшка, это Трезвый Сторож Без Метлы. А теперь пойдем ко мне, в шарады поиграем”.

Аквинар всхрапнул. Огромные кочаны капусты выписывали внутри его сновидения заманчивые круги. Это было… неожиданно сексуально.

Оборотень, человек и лошадь молчали. Ватная тишина, объявшая низину, становилась все более тягостной. И ватной, если уж на то пошло, но с примесью стеклянной крошки.

А затем, самый глупый из троицы, чья бурлящая похлебка эмоций и чувств сорвала крышку с кастрюли благоразумности, решил проявить совершенно неуместный героизм. Он вскочил на старые ноги и, не обращая внимания на ноющую боль в коленях, рванулся к мешку. Из мешка храбрец выхватил сонного Аквинара и что было сил и самоуверенности ринулся в бой.

После чего окружающий мир стукнул сэра Рональда по голове чем-то напоминающее копыто и удалился по личным делам.

* * *

Солнце треснуло.

Лопнуло.

И тогда вопль — чудовищный, проникающий в самое сердце, обнажающий все постыдное и тщательно скрываемое, пронесся по потемневшем улицам.

Нет, все не так. Слишком много пафоса. Слишком много фальши.

Просто улицы потемнели, фонари погасли, стало тихо. Очень тихо.

Очень-очень горько, хотелось забиться под одеяло, рухнуть на землю и визжать — визжать, только чтобы не слышать тишины, липким киселем заливающейся в душу, не слышать беззвучную какофонию рвущую барабанные перепонки.

По проулкам бежал гигантский волк, роняя из огромной пасти пласты кровавой слюны. Волку было больно. Волк спешил.

А потом чей-то голос сказал

— Думаешь, старичок пришел в себя?

* * *

Небо заливал алый прибой. Восход высвечивал облака, раскрашивая их прозрачные кудри в ярко-розовые цвета, подобно не боящемуся экспериментировать парикмахеру. Получалось довольно безыскусно, но восход, как истинный виртуоз, никогда не интересовался мнением окружающих.

Сэр Рональд попытался попытаться открыть глаза. Затылок приятно гудел, отдаваясь осторожным эхом в непривычно пустом черепе. “Забавно, ” — подумал сэр Рональд, удивляясь тому, как мысль легко и вертко скользит по склонам извилин — “Наверное я умер. Умер и попал… Попал… Куда-нибудь точно попал.”

Сэр Рональд не был религиозным человеком, однако тайно надеялся, что в Раю для него припасено небольшая, но уютная хижина. И в Аду, если уж на то пошло, тоже. С тенистым холодным погребком.

— Думаешь, старичок пришел в себя?

— Навряд ли. Видишь, спокойно лежит, не пытается броситься в драку. Он у меня неуемный. Не смотри, что тощий да малость плюгавенький — в стольких сражениях побывал. Во всяком случае, треплется про сражения много.

Старичок решил не шевелиться. В сапог залез муравей и принялся немилосердно гарцевать по пятке. Иногда муравей останавливался и пробовал пятку на вкус. Пятка насекомому нравилась.

Цок-цок. Цок-цок. Цок-чавк. Чавк-хлюп.

— Черт!

— Все в порядке?

— Тут везде грязь. Сплошное месиво.

— А что ж вы, госпожа, хотели? Роса и туман оказывают на сырую землю весьма расслабляющее действие. Морально, так сказать, разлагают.

— Ты сейчас пытался меня подбодрить?

— Да.

— Слабовато получилось.

— Извини.

Муравей оставил пятку в покое и вылез из сапога. В рюкзаке свирепо зевнул Аквинар — пробуждение вырвало меч из пленительных пут овощных фантазий. Реальность, как это часто бывает, оказалась значительно менее привлекательной. В частности, ощущался острый недостаток кабачков и помидоров.

Сэр Рональд всхрапнул — пускай все прочие считают рыцаря мирно почивающим. В жизни бывает полезно лишний раз не раскрывать глаза. Так сделать гораздо легче, нежели после объяснять интересующимся зачем, собственно, глаза все-таки открылись и что глаза видели. Простая истина.

— Голым ходить не холодно?

— А тебе?

— Я лично лошадь. И к низким температурам отношусь прохладно.

— Каламбур?

— Случайно вышло.

— Все равно хорошо.

— Угу.

* * *

Наверное это парадигма. Или что-то крайне на нее похожее. На самом деле сэр Рональд не знал точно, что такое парадигма, но всегда подозревал в ней вещь малоприятную и запутанную. Карма? Судьба? Дед и отец сэра Рональда обожали путешествовать, но в лучшем случае фатум одаривал предков пикником в угодьях загородного замка. Правда, в молодости дед успел вволю постранствовать — о хождениях за тридевять земель Серебряного-старшего ходили легенды, большей частью, впрочем, похабного содержания. Потому он не спешил делиться впечатлениями, если поблизости находилась бабушка сэра Рональда — истинная валькирия (или гарпия, как предпочитали именовать отчаянную женщину сборщики налогов), обладающая необыкновенной красотой, необыкновенно горячим темпераментом и необыкновенно быстрым кроссом слева.

Сэр Рональд же путешествовать не любил, предпочитая тешить тягу к приключениям походом к призывно мерцающему в сумерках нужнику. Но нет — шестьдесят два года жизни подбрасывали рыцарю все новые и новые вызовы. Сэр Рональд успел побывать в странах настолько экзотических, что их название было невозможно произнести даже после многочасовых репетиций. Сэра Рональда кусало великое множество существ, чей арсенал зубов по количеству уступал исключительно зарослям щупальцев и хелицер. Сэр Рональд испытал изрядное количество чувственных переживаний, главным образом связанных со страстными туземками. Но куда больше чувственных переживаний выпало на его долю после пребываний в лазарете, в отчаянных баталиях с миниатюрными созданиями, которыми одарили воина страстные туземки.

Сэр Рональд не любил музу дальних странствий. Но муза дальних странствий любила сэра Рональда. Полное отсутствие взаимности музу не смущало, а лишь раззадоривало на большие экзерсисы.

Типичная парадигма. Что бы это не значило.

* * *

Гидеон осторожно вытянул ноги. Человеческие ноги — конструкцию хрупкую и легко ранимую. В большом пальце явно сидела заноза — палец покраснел и зудел. Подобной неприятности никогда не случилось бы с лапой оборотня, но бегать днем в обличии гигантского волка Лотар считал неприличным. Однажды он решил подшутить таким образом над сестрой жены — чудной девушкой с прелестными фиалковыми глазами и девятым месяцем беременности. Воды отошли мгновенно. Девочка родилась здоровенькой.

Ноги были длинными, костлявыми, с округлыми, как панцирь черепахи, коленными чашечками. Гидеон гордился своими человеческими ногами. Ноги могли очень быстро бегать, приятно пахли, не привередничали при выборе обуви и редко чесались. Отличные ноги.

Плутающий в лабиринтах мокрых камней и грязи ветер, распугивал ищущих место для посадки мошек. Насекомые гневно жужжали и старались не попадать в воздушные ямы. Утро паковало чемоданы, уступая путь более позднему времени суток. Гидеон рыгнул. Полдень.

Этот старый рыцарь, довольно неумело притворяющийся спящим… Любопытная фигура. Что-то гнало его прочь, что-то настойчивое и очень сильное. Сэр Рональд Серебряный сел на тауэргарднас и отправился в путь. Удивительно. И зачем?

— Защитник!

Лошадь, безучастно бродящая неподалеку, вздрогнула.

— Защитник, — чуть тише повторил Гидеон.

— Да?

— Защитник, перевертыш просит дать ответ на вопрос. Согласно правилам это не возбраняется.

Лошадь хмыкнула.

— Правила.… Извини, но правила давно уже не действенны.

— Возможно. Однако, — Лотар кивнул в сторону сэра Рональда, — за старика госпожа вступилась со всей положенной отвагой. Хотя могла бы этого не делать.

— Могла. Но старик — моя Ноша. Его…

— Да, знаю. Нельзя трогать.

Молчание.

— Защитник?

— Хорошо, хорошо, — копыто нетерпеливо чавкнуло по грязи, — задавай свой вопрос.

— Защитник, куда вы ехали? И зачем? Как Серебряному удалось добиться тебя в сопровождающие? Как…

— Но-но. Один вопрос, не полсотни. Следуй правилам, перевертыш, раз уж помнишь их так хорошо.

— Задаю. Ты и человек.

— Про нас он ничего не знал. Что говорить могу, его совсем не удивляло. То ли виду не показал, то ли решил, что досталась ему очередной эксперимент неумехи-чаротворца. Друг Рональда держал конюшню, где обреталась и я— гостей там развлекать, байки травить. Учти, перевертыш, люди про нас забыть успели, а еда и крыша над длинной мордой все равно нужна.

— Учитываю.

— Долго не разбирались — Рональду срочно нужно было в путь. Сам бледный, губы дрожат, но держится стойко. Страшно ему было, но страшно не за себя. Рюкзак на плечо — и в седло. Мол, в город нужно, название не помнит, но как туда добраться знает. — лошадь смутилась. — Но я с пути, похоже, сбилась. Неудивительно — проживи с десяток годков в стойле, собственный хвост найти не сможешь.

— Понимаю.

— Я стара. Много чего повидала. И… — лошадь прищурилась. — Знаешь, перевертыш, отчего-то мне кажется, что я оправдываюсь. Перед тобой.

Гидеон пожал плечами. — Возможно. А почему бы и нет? В конце концов, из бывших врагов получаются чудесные друзья. Иногда. Редко. Почти никогда.

— Почти никогда?

— Почти. В конце концов, я прекрасно помню, когда Защитников было много, они несли на спинах гонцов, судорожно сжимающих сумки с важными донесениями. Помню, что оборотни плодились куда как чаще чем ныне.

Гидеон умолк. Потер рукой подбородок.

— Мне доводилось убивать таких как ты. Довольно много. Довольно… — он замялся. –Довольно умело.

— Знаю, — кивнула лошадь. — Чувствую.

— И ты, — продолжал Гидеон, — убивала таких как я. Тоже немало. Подковки больно ладные, выкованы на совесть.

— На совесть, — подтвердила лошадь.

— Метал помнит кровь нашего рода.

— Помнит, — подтвердила лошадь.

— Раскроенные черепа, проломленные ребра, хруст…

— Было. Все было, — подтвердил Защитник. — Не хочешь запоздало отомстить?

Гидеон щелкнул зубами, на краткий миг ставшими значительно более острыми, чем этого требовала ситуация. — Не хочу. Ты?

— Нет. Война кончилась очень давно. А последний выживший военачальник издох раньше, чем прадедушка Серебряного приучился к горшку.

— Издох? Не слишком уважительно.

— А я, перевертыш, — лошадь подошла к Гидеону поближе, — никогда их не уважала. И ваших била вовсе не из-за того, что любила слушать бредни о Добре и Свете.

— А зачем тогда?

— Вы мне просто не нравились.

Гидеон расхохотался. Смеялся долго, покуда хватило сил и воздуха, смеялся искренне, как не смеялся очень и очень давно. Вытер слезы и отвесил настороженной лошади глубокий поклон.

— Верю. Благослови Луну, верю госпожа. Спасибо.

— За что?

— За правду, Тауэргарднас. За неприкрытую, изношенную, но правду.

Лошадь покачала головой. Гидеон не вызывал у нее подозрений — этот высокий, нескладный, невероятно тощий в человеческом облике волколак с выпачканными в грязи ногами. Совсем не страшный, скорее наоборот. Эдакий городской чудак, приехавший на природу погоняться за бабочками, выискивая новые вариации накрыльных узоров. Хорошая маскировка. Непробиваемая. От такого чудака не ждешь ничего, кроме рассеянного любопытства. От такого чудака не ждешь ничего кроме рассеянного любопытства, даже когда чудак двумя пальцами вырывает тебе кадык. Не переставая ласково улыбаться.

Когда волколак прикидывается человеком вычислить его практически невозможно. Волки слишком похожи на людей. Прочих перевертышей находить проще. Оборотней с сутью рыси или медведя убивали десятками, волколаков практически никогда. Л